Борис Изюмский - Девять лет

Мама спросила:

— Завтра, Кузя, рано?

— Рано, рано, — сонным голосом ответил он и повернулся к стене.

Весть о том, что Иржанов арестован, потрясла Нелли. Через несколько дней начали выясняться подробности. В городе, оказывается, раскрыта разветвленная шайка воров, превративших фотокомбинат в кормушку.

Ловкачи фабриковали открытки, альбомчики и через своих людей в киосках продавали их, а выручку делили. Анатолий промышлял виньетками и доставлял «товар» — ему перепадали мелкие куши.

«Вот тебе и «прощение таланту», — сокрушенно думала Нелли. Присказка, заимствованная Анатолием у римского императора Веспасиана, «деньги не пахнут», оказалась сомнительной. Пахнут, да еще и премерзко.

Хорошо, что она редко бывала с ним в ресторанах, а то, гляди, и ее потянули бы как соучастницу. Страшен не столько укус собаки, сколько необходимость потом делать уколы против бешенства… Интересно, был ли у Анатолия обыск, видели ли там ее портрет? Иржанов изобразил ее с распущенными волосами, спадающими на обнаженные плечи.

А тут еще история с этим балбесом Кодинцом. Его предали анафеме сначала в группе, потом на общефакультетском собрании. Бр-р-р… Он извивался, как грешник на раскаленной сковородке: «Я осознал… Дайте мне возможность еще подышать воздухом лаборатории….» Не понимаю таких типов. Если не хочешь учиться, не извивайся червем. Приводила в бешенство противная манера Кодинца услуживать преподавателям, предупредительно распахивать перед ними дверь. Дооткрывался: в вестибюле университета появился приказ ректора — отчислить.

Как-то теперь он будет распевать песенку о своем сознательном и очень современном предке, ежемесячно выдающем ему зарплату?

Эти предки бывают современными тоже до известного предела. И ей родители написали, чтобы она подсократила расходы, а на будущий год и не думала жить на частной квартире.

Она вспомнила, как Кодинец на решительные наскоки Саши Захаровой: «Всякий неработающий человек бесчестен», отвечал пренебрежительно:

— Не гори таким ярким пламенем, будущий менделеевский стипендиат!

Теперь вот и сам погорел. Эх, Гарька, Гарька. А еще разглагольствовал:

— Знаешь малый джентльменский набор по Ремарку? Быть немногословным… Пить не пьянея… Давать сдачу обидчику…

— Но ты-то любишь поболтать, — возразила она.

— Зато умею пить не пьянея, — весело расхохотался Кодинец, — и пишу методическое пособие «Любвиология».

Нелли сидела перед трельяжем и наводила красоту… Уже недели три, как Саня бомбардирует ее из Севастополя письмами и телеграммами. Они становились все настойчивее. «Бросай все и немедленно приезжай», — говорилось в предпоследней телеграмме. А вчера ее взбудоражила новая: «Приеду вторник утром». Дальше шел номер поезда, вагона и решительная подпись: «Твой Саня». Откровенно говоря, она ждала и этого ультиматума и этого приезда.

А если быть еще откровеннее с самой собой, то ей не хотелось учиться.

На поступлении в университет настояли родители, нажали на неведомые ей кнопки и втолкнули на химфак. «У химии — будущее», — веско говорил папа. Что касается самой Нелли, то она с равным успехом могла бы учиться и на литературном и на юридическом факультетах. Нет, эта жизнь не по ней. Ведь безобразие — ее однажды вызывали в деканат по поводу якобы слишком откровенного декольте. Ханжество какое-то! Примитив ископаемых!

На вокзал надо прийти в парадной форме. Нелли надела пеструю юбку в белую, синюю и красную крупные клетки, юбка полнила у бедер и была заужена книзу.

Натянула бледно-голубой силоновый свитер с высоким воротничком, всунула ноги в желтоватые лодочки. Достала коробку с клипсами. Их было десятка два: к каждому платью, его цвету и фасону. Нелли выбрала крупные голубые, надела плащ, подвязала белый шерстяной платок кончиками вперед, как у матрешки, мазнула духами возле уголков рта, за ушами и на груди.

В бой! Санечка достоин сражения и пусть попробует устоять. Да он, кажется, и сам торопится сдаться.

До прихода поезда оставалось минут пятьдесят.

Выйдя из цветочного магазина, Нелли огляделась: такси не было, но неподалеку стояла чья-то кремовая «Победа» с пустующим местом шофера. Нелли решительно открыла дверцу кабины и посигналила. Из «Гастронома», распечатывая пачку папирос, вышел молодой мужчина, с недоумением поглядел на незнакомку, хозяйничающую у его машины. Хотел возмутиться, но лучистые глаза девушки обезоружили:

— Простите бесцеремонность… Но мне так срочно надо на вокзал… Если вы можете…

— Садитесь, — вежливо предложил мужчина.

Поезд прибыл минута в минуту. Саня с желтым кожаным чемоданом уже стоял в тамбуре. На ходу соскочил, крупным шагом пошел ей навстречу. Обнял, бирюк, так, что, наверное, помял воротничок свитера, поцеловал, смазывая помаду.

— Ну, я за тобой. Отнимаю тебя у химии, и надеюсь, она от этого не зачахнет. — Посмотрел на нее долгим любящим взглядом, и вдруг Нелли поняла: он ясно видит ее слабости, недостатки, вовсе не ослеплен чувством, а принимает ее именно такой, какая она есть. От этого открытия Саня стал еще ближе, самым необходимым человеком на свете. С ним вовсе не надо притворяться, с ним можно быть самой собой, а ведь очень хочется быть самой собой. Она припала головой к широкой груди Сани. Он нежно, ладонью, отвел ее голову назад.

— Ну, зачем ты так намазюкала ресницы? — с необидным укором спросил он. — Я тебя буду любить еще больше, если ты будешь естественной.

— Буду естественной, — пообещала Нелли, искренне веря, что выполнит свое обещание.

Над майским ночным морем звездопад. Вот уже третья, прорезав черное небо, падает в море, а Виктор Нагибов все стоит и стоит один на берегу. Море дремотно бормочет, напоминает о своем, будто бы и совсем недавнем и таком далеком.

…Заплыв к зеленому зрачку маяка, встреча у шандоров, отчаяние в балке возле шлюзов, тревожные вскрики сирены в час доверчивого рассказа Лешке…

Сейчас ее нет рядом, и пустынное, мрачное море безжалостно заглатывает звезды. Нет Лешки… Уходит все дальше и дальше…

…Вот и четвертая звезда упала, легко рассталась со своими подругами. Звезды те же, что и при Лешке, а ее нет. Неправда, есть! Есть на свете, значит, и для него. Пусть они даже никогда не встретятся, все равно она всегда рядом. Глупо было даже думать о женитьбе на Анжеле, не любя ее. Зачем делать ее несчастным человеком? Она хорошая, но не для него…

Как много он понял за эти месяцы. Особенно после отчаянного и постыдного свидания в общежитии.

…Вон в стороне, за плотиной и каналом, в старом карьере возникло круглое, непроточное озерцо, по берегу заросшее высоким чаканом. В озерце этом тоже жизнь. Но разве ее сравнишь с жизнью моря?