Борис Изюмский - Девять лет

— На той неделе посмотрел фильм «Полосатый рейс», добыл люминал, чтобы уснуть на уроке географии, а проспал весь день. Невозможно предусмотреть его художества!

И еще: о Валерике, Лизе, учителях, о просчетах и маленьких победах.

— Понимаете, я еще так мало умею! Полный несмышленыш. Все на поводу у событий, а ими надо научиться управлять.

— Нет, вы смышленыш, — очень серьезно сказал Алексей Михайлович. — И в чем-то наша работа необычайно схожа: избрать правильный способ лечения, вовремя прийти на помощь человеку…

— Правда! — поражаясь неожиданному сравнению, обрадованно воскликнула Леокадия. — И еще: для людей надо не щадить свое время, здоровье… Ничего от них не припрятывать.

Он посмотрел на нее внимательно. Нет, она не рисуется. Это действительно и ее вера.

— А что вы больше всего на свете ненавидите? — спросил Куприянов.

— Нечестность! — ни секунды не задумываясь, сказала она. — Даже самую малую. Ведь отсюда идет все зло на свете.

— Отсюда, — все с той же серьезностью согласился Куприянов. — А вам не жаль, что вы не занимаетесь химией, так сказать, производящей?

— Нет. Очень важно знать, что ты делаешь именно свое дело.

— Так-то оно так… Но для меня химики — это все же Альзин, Валентина Ивановна. Я вас не обидел?

— Нет, потому что заблуждаетесь.

— Может быть. Помните великолепный образ одержимого химика Бальтасара Клааса в бальзаковском романе «Поиски абсолюта»?

— Ну еще бы! Даже его слова когда-то выписывала: «Я буду творить, как сама природа»! А «Русские ночи» князя Одоевского?

— Признаться, не знаю… Недавно в журнале «Новый мир» я прочел роман, тоже о химиках, и подумал: теперь писателю, чтобы дать образ инженера Иванова, наверно, не надо изучать сто инженеров Ивановых. Время сгустило характеры, наделило их огромным внутренним богатством…

— Ну, может быть, одного и мало, — усомнилась Леокадия. — Вы чувствуете, химия все решительней вторгается и в вашу область?

— Еще бы! Даже я немного влез в биогеохимию. Любопытнейшие вещи: залежи молибдена влияют на пуриновый обмен и вызывают подагру; где много бора, там больше кишечных заболеваний; недостаток йода порождает зоб… Во всем этом надо основательно разобраться. Подправить природу… профилактикой.

— А как вам нравится крохотная разборная рентгеноустановка для просвечивания легких сплавов? Всего полграмма редкоземельного элемента, а работает без зарядки год.

Их беседу неожиданно прервала Нелли. Остановившись на углу у площади и подождав всех, она объявила:

— Ну, мы почти дома. Лешку доведем сами.

Нелли строго посмотрела на Куприянова.

Они распрощались. У ворот Юрасовых Нелли с сожалением шепнула подруге:

— Мировой парень! Но у него жена и сын лет шестнадцати…

Вот не знаешь человека, и все, касающееся его, проходит вроде бы стороной, не задевая твоего сознания. Но появилась заинтересованность этим человеком, и теперь, словно специально для тебя, говорят о нем, и ты узнаёшь какие-то подробности, относящиеся к нему, на которые прежде не обратил бы ровно никакого внимания, а сейчас, будто локатор, настроенный на определенную волну.

Как-то за обедом отец сказал, что в городе хвалят главного врача больницы, а Севка добавил, что сын этого Куприянова — Володька — мировой волейболист.

Математик Архип Фомич вдруг заявил в учительской, что доктор Куприянов талантлив. А в пятиморской газете среди фотографий кандидатов в депутаты горсовета Леокадия увидела Куприянова и статью о нем.

Узнать его на фотографии было почти невозможно. Статья же, написанная шаблонными фразами, представляла его в ореоле медицинского подвижничества, и ей немного неловко было читать такое о несомненно скромном Алексее Михайловиче. Зато Леокадия узнала из статьи, что он окончил Ростовский мединститут двенадцать лет назад, работал в тяжелых условиях на Крайнем Севере, что он — автор ряда статей по рентгенологии.

Уже прошли две недели нового года, а Леокадия все была в каком-то странном состоянии встревоженной радости, вызванной новогодней ночью.

Но когда вспомнила о последней фразе Нельки, она мрачнела, замыкалась, сердилась на себя, что слишком много думает о Куприянове, и Генирозов с подчеркнутой озабоченностью справлялся о ее здоровье.

Во второй половине января забежала попрощаться Нелли. Ворвалась под вечер: душистая, свежая, возбужденная предстоящей встречей со своим Саньчиком. Он, оказывается, так и не смог приехать, и она с детьми отправлялась к нему. Взахлеб начала говорить о детях, о плане устройства вечеров музыки и литературы в их военном городке, о том, как отчитает какую-то «мичманскую Лидку», которая все скулит, что ей трудно живется.

В общем, видно было, что она уже не здесь, в Пятиморске, а там, в кругу своих хлопот, интересов, и визит к Леокадии — последняя дань юношеской дружбе.

Вдруг, словно спохватившись, что она опять слишком много говорит о своих делах и заботах, Нелли пытливо посмотрела на притихшую Леокадию, строго потребовала:

— Выкинь из головы! Слышишь?

Леокадия, удивившись проницательности Нелли, заставила себя почти спокойным голосом сказать:

— Ну что ты придумала!

Когда же Нелли, измазав ей щеки, лоб, веки помадой, ушла, пообещав писать, Леокадия долго не зажигала свет и все стояла у окна, смотрела на заснеженную пустыню моря, на серые облака. Пыталась представить себе Куприянова сейчас в кругу семьи и не могла. И все казалось ей безрадостным. Она сделала попытку возвратить себе привычную ироничность: «Подумать только — расфантазировалась! Ты что — визгливая психопатка, орущая в театре на премьере модного тенора?.. Прекрати!»

Но ничто не прекращалось, и она, помимо своей воли, продолжала думать о Куприянове и с отчаянием признавалась себе, что не может не думать. «Ну пусть, ну пусть, — успокаивала она себя. — В конце концов об этом никто даже не догадывается. И все пройдет само собой. Может быть, только Саше написать?»

Письмо к Саше Леокадия начала с дел интернатских.

«Недавно был у нас в гостях учитель из Индии. Мы разговорились. «Знаете, — сказал он, — мне снова захотелось стать ребенком, но родиться в Советском Союзе…» Конечно, лестно, но не следует самообольщаться. Задач нерешенных — уйма. Мы, кажется, страшно «заорганизовали» ребят, порой превращаем их жизнь в бездумный конвейер: дела, обязанности, дела. А надо разумно сочетать свободу с необходимостью.

Подчас мы проявляем пусть тонкий, но все же интеллектуальный деспотизм: «Делай так, потому что Я этого требую». И они говорят: «Разве вас переспоришь? Вы все равно будете правы». А ведь, наверно, следует уметь пересмотреть свое решение, признать неправоту, остаться «переспоренной». Мы знаем, к чему приводит авторитет, не терпящий возражений, не расположенный к терпеливости.