Борис Изюмский - Девять лет

Григорий Захарович и сам видел, что новый метод недоработан в экспериментальной стадии, и его порадовало в рассуждениях молодых помощников, что на первый план они выдвинули соображения государственной целесообразности. Ни личная обаятельность Безбыша, ни то, что он, по существу, опекун комбината, не увели их в сторону от главного. Теперь надо было написать Леониду Хрисанфовичу деликатное, но честное письмо. Потому что… потому что истина превыше всего.

Но письмо, пожалуй, лучше написать дома, когда все улягутся.

Леокадия вышла на улицу. В кафе сидели молоденькие девчонки. Верзила небрежно настраивал на ходу транзистор. Грузовик протащил смоляной баркас, лежащий на прицепе.

У входа в гастроном, под полосатым шатром окна, орал в коляске младенец, обидчиво поглядывая на подвешенный над ним пучок редиски. Кто-то наклеил на столбе объявление: «Требуется няня для трехлетнего ребенка», а озорная рука впереди «трехлетнего» приписала «двадцати».

Всем известный в городе моряк Онуфрий Павлович, полвека бороздивший моря, видно, ушел на вечный прикол. Он сидел сейчас в парке на скамейке, жмурясь от предзакатного солнца; гроздья акации, источая сладковатый запах, нависли над его форменной фуражкой, казалось, угнездились на ней.

Леокадия подошла к щиту с наклеенными афишами. Аршинные буквы спрашивали: «Кто вы, доктор Зорге?» Народный театр ставил пьесу «Все остается людям». В глаза бросилось: «Клуб химиков… Лекция депутата горсовета врача Куприянова «Завтрашний день пятиморского здравоохранения».

Ей захотелось немедленно увидеть и услышать его. Лекция начиналась минут через двадцать. А что, если пойти?

Она вошла в клуб, когда зал уже был почти заполнен, забилась в угол самого последнего ряда.

Издали Алексей Михайлович показался ей совсем чужим, вдвойне недоступным. Леокадии понравилась та свобода, с которой Куприянов излагал свои мысли, его густой молодой голос, естественная простота, с какой он держался.

Но кто-то, совсем недалеко, мешал слушать, громко говорил, бесцеремонно смеялся. Леокадия недовольно повернула голову. Впереди и немного левее хорошенькая блондинка увлеченно рассказывала о чем-то соседке — нашла время и место!

— Прекратите! — сдавленным шепотом, но так, что блондинка обернулась, потребовала Леокадия.

Пожилая женщина в очках, сидящая рядом с Юрасовой, тихо, с насмешкой в голосе сказала:

— Это его жена.

К стр. 290.

Минут десять спустя Леокадия, пригибаясь, пробралась к выходу.

Ощущение у нее было такое, будто ее изгнали из зала: было и стыдно, и обидно, и что-то оскорбительное мерещилось ей. Зачем она пошла? Зачем вообще думает об этом человеке?

Рядом, сейчас, не задевая ее, жил город. Сновали автобусы, многоэтажные корпуса домов были заполнены чужими жизнями, и где-то его квартира, его, чужая для нее, жизнь.

«Есть ли вообще на свете то великое чувство, о котором писали в сотнях романов, из-за которого ехала в Сибирь Волконская, принимала муки Аксинья? — думала Леокадия. — Или теперь это всё величают «обветшалой романтикой века колымаг»? Неправда, есть!» Она никогда не искала мимолетных знакомств, бездумности, случая, но верила тайно, что и к ней придет настоящее.

Розовели клубы туч на зеленоватом небе. Промчался трамвай, выбивая из-под рельсов белые лепестки акации. На перилах высокого гостиничного балкона отдыхали чайки.

Вдали штормило море. Ветер доносил усталое ворчание грома.

Леокадия повернула к морю. Чем ближе подходила она к нему, тем громче становился прибой, теперь уже похожий на пушечную канонаду.

У самого берега Леокадия остановилась. Волны выгибали серые крутые спины, и с них стремительно скатывалась пена. У самого основания набережной какая-то глубинная сила выталкивала высоко вверх белые гейзеры, и ветер стеною нес к земле пенное кружево, и брызги повисали в воздухе.

Подставляя им лицо, Лешка радовалась каждому новому взлету бушующей лохматой стены. Сила моря словно бы входила в Лешку, передавалась ей.

Нет, не минет и ее большое чувство, и она встретит его незагрязненным сердцем.

Успокоенная, Леокадия отправилась в интернат. В канаве у школьного забора, свернувшись, лежал шланг. «Как убитая змея», — подумала Лешка. Оглянулась — никто не видит? — и, перемахнув через невысокий забор, чинно пошла двором.

За поворотом корпуса Рындин и Валерик тянули куда-то провода, а Виктор Нагибов показывал им, как это лучше делать.

Валерик подбежал к Юрасовой. Упругие щеки его измазаны чем-то черным.

— Леокадия Алексеевна, а я утюг починил!

— Давай работай! — недовольно крикнул Рындин. — Хвастать потом будешь.

Леокадия весело поздоровалась с Нагибовым. Молодец, сумел приблизить к себе Рындина. Недели две тому назад у них состоялся вполне «мужской разговор».

Виктор потом рассказывал о нем Юрасовой. Разговор начался в механической мастерской. Все ушли, а Рындина Виктор задержал.

— Я хотел бы с тобой начистоту…

Рындин насторожился, подозревая подвох, но Виктор Николаевич ему очень пришелся по душе, и он решил выслушать его.

Нагибов рассказал о бегстве из дому, бродяжничестве, шайке Валета, колонии, о том, как пришел с повинной к прокурору. А потом, как взяли его, Нагибова, на поруки. Только, конечно, не рассказал, какую огромную роль в его жизни сыграла Лешка.

Рындин во все глаза глядел на Виктора Николаевича. Так вот, значит, как трудно приходилось и ему. А ведь стал человеком, и каким!

— Поверь мне, друг, — как взрослому, говорил Нагибов, — тебе уже сейчас надо готовиться к дальнему пути. Ты кем хочешь стать?

— Капитаном на теплоходе, — едва слышно ответил Рындин, видно с трудом сделав это признание. — Да только разве у меня получится?.. Я в трусах, а не в рубашке родился, — с горечью сказал он…

— А я тебе говорю: получится. Вот немного потеплеет, и будем вместе на море ходить. А пока давай соорудим модель подводной лодки!

— Давайте, — сам не веря своему счастью, выдохнул Рындин.

— Ты, когда захочешь, приходи ко мне домой. У меня есть инструмент… Я живу на Береговой. Знаешь, где эта улица?

— Знаю…

— Береговая, три. Приходи в эту субботу, часов в шесть.

Рындин с готовностью пообещал:

— Приду.

Леокадия, узнав об этом уговоре, подумала: «Надо в школу пригласить Сергея Долганова». Сергей уже несколько лет нес штурманскую службу на теплоходе «Дунай», а семья его жила в одном дворе с Юрасовыми, даже в одном подъезде.

В коридорах интерната — обычная кутерьма: какой-то свистун дул что есть силы в полый ключ, другой бежал коридором и, азартно пришлепывая подметкой, приговаривал: