Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Заяц первый подбежал к двери крылечка, Польтрон тоже. Дверь заперта. Заяц передними лапами быстро ударил по морде Польтрона. Польтрон отошел ко мне.

«Странно, — подумал я, — Польтрон не обижается на зайца, что тот его бьет по морде. Знает, что я люблю зайца. И заяц знает, что Польтрон его не тронет».

Урядник встает и здоровается:

— Заехал, — говорит, — вам бумажка есть.

И он достает из бокового кармана линялого полицейского мундира какие-то бумаги. Разбирает и подает мне одну.

Я смотрю на бумажку, читаю: «По указу Его Императорского Величества», а потом что-то мелко — не разберу.

— Чего это? — говорю уряднику. — Не разберу…

— Чего? Да ничего, — говорит урядник. — С вас взыскание — шесть с половиной копеек. Это подати за участок этот. За него вы не платили, — смеется урядник, — а вот где полушку-то взять?

Ленька несет из кухни самовар, ставит на стол. Тетенька Афросинья выносит пирог со свежими груздями.

Доктор Иван Иванович приходит на террасу расчесанный. Умывался у колодца.

— Эк великолепная погода стоит, — говорит доктор.

За чаем свежее рябиновое варенье. Урядник, поев пирога, попробовал варенье и, качнув головой, сказал:

— Эк варенье хорошо! Скажу жене. Да где достать, рябины не купишь, у нас в Переславе нет. Да, рябину не продают, кому она…

— У нас по речке, — говорю я, — сколько хочешь.

— Это надо заняться, — согласился урядник, — посбираю.

— Иван Иванович, — спрашиваю я, — вот скажите: заяц не боится Польтрона, как подойдет к нему, сейчас по морде лапами, и больно бьет. А тот хоть бы что, не огрызнется даже. А ведь у людей не так!

— Это верно, — засмеялся урядник. — Вот ведь, к примеру: вчера в Петрове этакое дело вышло. Домохозяин там, Замков, дом хороший, шорник, лавка. Ну, именинник, значит, он. А у него в мезонине, во дворе, часовщик живет. Он утром часовщика-то позвал к себе, — околодочный научил, — и говорит: «У меня, — говорит, — гости сегодня будут. Вот, — говорит, — гитара есть, от сына-учителя осталась. Ты сегодня мне поиграй гостям вечером, чтобы повеселей выходило». А тот удивился: «Чего-с? Я не умею…» А околодочный говорит: «Чего не умеешь, толкуй… часы-то трудней чинить, не хочешь?» Часовщик-то молчит. А Замков-то и говорит: «За фатеру-то тоже он мне должен — третий месяц не платит». Замков-то с околодочным уже, конечно, выпили. Именинник потому. Околодочный-то часовщику гитару в морду сует. «Полно гордиться, сыграй», — говорит. А часовщик-то сердитый, худой такой. Все кашляет. Взял гитару-то да как ею Замкова по башке ахнет, да и околодочного. «Вот вам, — говорит, — музыка, слыхали?» А околодочный-то Пеньков — толстый, сразу у него личность посинела, фонари под глазами явились. Драка была такая, что насилу разняли. Женщины визжат, а часовщик кричит: «Вот вам музыка, вот вам, не сумевши, сыграл…» Вот я по этому делу и был в Петрове. Исправник послал. Говорит: «Поезжай скорей, да там, — говорит, — надо это дело закрыть, а то неловко — в суд попадет. Околодочный не должен по уставу битым бить, да еще гитарой… На смех подымут. Ты, — говорит, — их попугай, помири, а то крепко сидеть будут. Сибирью попугай». Ну где ж, городишко-то уж весь знает. Смеются. Рады все. Да ведь и верно — дурь. Часовщику музыкантом велят быть…

— Ну что же, — спросил Иван Иванович, — помирили?

— Как же — помирил, и выпили хорошо. Плакали. А часовщик строг. Чахотка у него. По этому случаю и сердитый. Околодочному Пенькову парикмахер все это на личности припудрил, подкрасил. Опухоль, конечно, видна. А у Замкова шишка над глазом велика…

Заплатил я уряднику налог, тот пошел к сараю захватить сенца для лошади. Вижу я — бежит в ворота сторож со станции. Думаю — телеграмма. Прямо бежит к сараю, где урядник седлает лошадь. Подбегает к нему и дает ему пакет. Урядник, читая, идет от сарая к нам и говорит:

— Вот дело какое. Опять эти самые подрались. Вот чтоб их! Опять ехать надо в Петров. Ну, уж теперь я им покажу. Что делать, ну как их угомонишь. Сажать надо. Какие начальству неприятности выходят. Не будь околодочного, пускай хоть убьют друг друга — не поехал бы…

Доктор Иван Иванович смеялся.

— Вам смешно, — сказал урядник, садясь на лошадь. — А попробуйте на моем месте… Что делать?

— Да набейте вы тоже им всем морды, — сказал доктор Иван Иванович, смеясь.

— Вот это верно, — ухмыльнулся урядник. — Я уж и сам думал. Верно… тогда бы скорей в покой пришли. Да нельзя. Знаете ли, полиции никак нельзя драться. Беда… Полиция и так завсегда виновата. Выгонят, на всю жизнь хлеба лишат.

И урядник, козырнув, скрылся в воротах.

Убирая со стола, мой слуга Ленька, вечно заспанный, медленно процедил:

— Не бьют… Это как на кого попадешь. От человека зависит… А вот Василия Княжева летом в Москве… Ночью жарко было, выпить охота. Он и пошел на улицу от вас из мастерской на Садовой. А все заперто, ночь. Он подошел к городовому и говорит:

— Хожалый, где бы здесь пивца достать?..

А тот как развернется да ему по морде: «Вот тебе хожалый…» А потом еще раз: «Вот тебе, — говорит, — пивцо…» Это ему за нарушение тишины и спокойствия попало. Правильно все — не нарушай.

В осени есть унылая тоска. Прошло нарядное лето. Сад мой осыпался и победнел. Сараи, колодезь, избушки деревни — все стало как-то бедней и сиротливей.

Синеют дали лесов, и злые тучи неприветливо бегут по тоскливому серому небу.

Моросит дождик.

Приятель мой Василий Сергеевич и охотник Караулов ходили утром на реку смотреть поставленные на гужи жерлицы. Мокрые от дождя, они принесли одну пойманную щуку. Отряхивают шапки в коридоре. Входят ко мне в деревенскую мою мастерскую, говорят:

— Ну и погода! И холодно. Река набухла, свинцовая, рыба не идет, одну поймали только. Какая охота в такую погоду. Скука.

— А я видел, — говорит Караулов, — чирки пролетели. Летят быстро, как пуля.

— Третий день дождь, — вытирая полотенцем мокрые руки, сказал Василий Сергеевич. — Я сегодня ночью во сне Москву видел. Сижу в трактире Егорова, и осетр разварной под белым соусом на стол мне подали. Я только хотел кусок отрезать, а он как защелкает зубами… Такая гадость! К чему такой сон?

— Это тебе, Вася, от жены что-нибудь попадет, — сказал Караулов.

— Вот если до вечера не разгуляется — поедемте в Москву. Там как-то незаметна погода. А что здесь делать — дождь…

— Ты почитай что-нибудь, — говорю я, — вот у меня библиотека кое-какая есть.

— Благодарю вас, — сказал приятель Вася. — Вы знаете, когда я читаю разные эти романы, то, сказать по правде, — все такая ерунда, все эти любовные истории — все неверно. Позвольте вас спросить, очень интересно узнать, на что эти герои разные живут? Ничего не делают, только с бабами хороводятся, а откуда они деньги берут — про это ни слова… Базаров там, Вронский, Литвинов… Откуда у них деньги? А вот я проект сделал, принес заказчику Ежову проект дачи. Месяц работал — я ведь архитектор. А он сидит скучный такой, что-то пишет и на мой проект так вкось посмотрел. Молчит. Пишет и говорит: «Да, проект… А я раздумал дачу строить — дождик идет. Знаете, печень болит…» И опять молчит. Отодвинул проект, да и смотрит на меня. «Вы заказали, — говорю ему, — я вот проект вам сделал». И сам себя чувствую почему-то неловко, вроде как будто я пришел у него выпрашивать деньги.