Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Я был, — сказал Княжев, — круча велика. Там до самых омутов ельник, и чтó навалило — не пройдешь. Там в омутах и рыба есть. Только не подойдешь — заросло.

«Вот, — подумал я, — я живу здесь, а омутов этих и не видал».

После чаю приятели собирались идти за речку. Захватили удилища, острогу и ружья, на всякий случай.

Поближе к реке, вниз с горки, где по берегу росла сочная ольха и блестела на солнце осока, была такая красота, что я раздумал идти с приятелями и вернулся домой — захватить холст и краски, писать с натуры.

Приятели, переплыв реку на лодке, ушли в лес, оставив лодку на берегу.

Транспарант просвечивающих листьев горел на солнце, и ветви отражались в воде.

Я долго писал с натуры, а мой ручной заяц поднимал мордочку, нюхал воздух.

Вернувшись домой, я посмотрел на свой большой написанный этюд. Не было той силы, яркости, которая была в натуре. Не дописал. А солнце скоро уходит, меняет свет по листам! До чего трудно писать!.. И лес соседний темно-лиловый. Как сделать этот воздух?

Я взял другой холст и отправился опять туда же — писать уже при другом свете. Ольхи на берегу были уже все в тени, а лес, по ту сторону, горел. Я клал на холст кадиум, киноварь, кобальт, и все было слабо перед раскаленным на солнце лесом.

Вдруг заяц, прыгавший около меня, заволновался. Присел, вытянувшись, поднял уши и смотрел в лес.

С бугорка, из леса, на том берегу показались приятели. Садясь в лодку и увидав меня, Василий Сергеевич крикнул:

— Хороши у вас здесь штучки.

А переплыв реку и вылезая, Василий Сергеевич в совершенном возбуждении подбежал ко мне.

— Вы знаете, что мы видели? Нет, вы не знаете, что мы видели?

— Да, действительно, история странная, — сказал Павел Александрович.

— Это верно, — мрачно подтвердил Княжев, — ведь Кинстинтин Ликсеич ничему не верит.

— Да что же вы видели?

— Колдуна видели, — сказал Княжев.

— Ерунда, — ответил я.

— Вот, не поверит, я говорил.

— Постой, постой, — сказал Павел Александрович.

— Вы понимаете ли, идем по самой круче, где омута на Ремже. Ель седая, валежник, иван-чай. И вдруг видим, так — вроде как пещера. Сеть висит на колышках, крынка и миска стоит, хворост, огонек теплится. На нем котелок. Мы заглянули внутрь — а там сидит старичок, бородка седая, козлиная. Сидит в очках и книжку читает. Каков старичок-то?

— Да что же, — говорю, — может, рыбак какой.

— Я и говорю — рыбак, — сказал Коля Курин, — а они говорят, нешто рыбак читает книжки когда? Ну его к черту. Это колдун.

— Не иначе, что колдун, — сказал Княжев, — где ж в такой чапыге [143] чапыга ( местн. ) — здесь и далее: частый, непроходимый кустарник. жить? Кто пойдет? Нашел место книжки читать. Читало, подумаешь, какой… Видать, что он самый…

— К тому же, заметьте, он на нас взглянул сердито — и ни звука! Продолжает читать.

— Монахом одет, — сказал, подмигивая, доктор Иван Иванович, — а шляпа чудная, соломенная.

— Вася, чего ж ты испугался среди бела дня?..

— Благодарю вас. Он книгу читает, а сам шепчет. Посмотрел на нас и опять в книжку, и опять шепчет. Черт его разберет, что он вам нашептать может.

— Так ведь и видать, что колдун, — сказал Княжев.

— А может быть, это святой, пещерник? — спросил Коля Курин.

— Это откуда же? Здесь монастырей нет, — сказал Иван Иванович. — Святой бы молился, налой [144] налой — употребляемый при богослужении высокий четырехугольный столик с покатым верхом, род пюпитра, на который возлагаются Евангелие, крест и иконы; обычно покрыт облачением из той же материи, из какой сделаны ризы священнослужителей. , лампадку засветил бы.

И долго спорили о колдуне, которого встретили…

К вечеру, после ужина, приятели пошли на глубокую яму в лесу, ловить на донные удочки, на ночь. Взяли фонарь, топор — рубить валежник для костра, мелкую сеть на раков. Взяли ружье. Я взял холст, фонарь, краски — любил я писать ночь — и пошел на реку.

Уже вечерело. Огромные темные сосны отражались в глубоком омуте, и он казался бездонным. На поверхности тихой воды всплеснула рыба. Заря догорала с краю леса. Но еще было светло. Фонарь не зажигали.

Приятели в отдалении закидывали лески с наживкой. Насаживали на крючки мелкую рыбу, раковые шейки, червей и круглые комочки хлеба, втыкая короткие удилища в отвес берега.

Вдруг на соседнем берегу из лесу к бугорку спустился к реке старичок в соломенной шляпе, в подряснике, неся на плечах сверток удочек.

— Смотри, — подбежал ко мне Василий Сергеевич, — идет. Этот самый.

Подойдя к реке, старик положил удочки на землю, снял шапку, вынул красный платок из кармана и вытер лысину. Потом помахал платочком и сказал нам с того берега:

— Ночью-то хорошо берет язь крупный, только комарье одолевает вот.

— А вы откуда сами-то будете? — спросил Василий Сергеевич.

— Я-то из-под Вепрева, на требу приезжал к мельнику, соборовать тещу. Ну да охоч до рыбы. Тут язь крупный, сейчас на выползня берет.

— Вот так колдун! — сказал Коля.

Приятели молчали.

— Ленька, — говорю я слуге своему, — беги домой, захвати закусочки и выпить, балыка захвати, прыгай в лодку и гони сюда — «колдуна» перевезти и угостить.

— Гм! Странно, — сказал Павел Александрович, — оказывается, священник. А вы все говорите — «колдун, колдун».

— Это Ванька все, — смущенно заметил Василий Сергеевич.

— «Ванька, Ванька»… Да ведь пещера! Сидит, читает да шепчет! Ошибиться можно, — лукаво ответил доктор.

Главная из особенностей многочисленных русских городов, раскинутых по бесконечной России, описанных многими даровитыми писателями, была скука жизни и быта. Но особенность, о которой я хочу сказать, несколько иная. В городах этих были театры.

Театры были потребностью жизни. И если в этих театрах не всегда были гастролеры и приезжающие труппы оперного или драматического состава, то находились в этих городах любители, которые справлялись с трудными задачами исполнения, и проходили прекрасные любительские спектакли.

Это не так просто. Значит, находились люди, относившиеся с любовью к искусству, что говорит о душевных намерениях высшего порядка.

Великий Гоголь родился в украинской глухой провинции [145] …Гоголь родился в украинской… провинции… — Н. В. Гоголь (1809–1852) родился в местечке Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии. и восхищенно написал свои чудные произведения.

А вот Ф. И. Шаляпин — величайший русский артист из города Вятки — провел свою юность в Казани, в суконной слободе, и сохранил в себе сердце с великой любовью к искусству.

Не потому ли, что у нас в каждом городе был театр? Не будь его — не было бы Шаляпина. И остался бы он типом суконной слободы.