Джика Ютеш - У нас в Крисанте

Дядя горестно вздохнул и бросил пристальный взгляд на двух маленьких шпионов, которые тихо сидели, уткнув носы в тарелки.

— А вы тоже хороши! — сурово упрекнул он их. — Наболтали невесть что! Чтоб я вас на ферме больше не видел, а то возьму ремень и так отстегаю…

Дядя вытер усы, будто наелся досыта, встал из-за стола и протянул руку за шапкой.

Тут тетка залилась душераздирающим плачем.

— Боже, боже, нет человека несчастнее меня! Живу, мучаюсь, торчу одна, как колючий куст на обочине!.. Смотрите, люди добрые, опять уходит и оставляет меня без всякой помощи… Выйду я на широкую дорогу, буду плакать, буду вопить, пусть все знают о моем горе!.. Весь мой труд идет прахом, дожди его поливают, снега съедают! — запричитала она, хватаясь в отчаянии за голову.

Дядя снял кепку и повесил снова на гвоздь.

— Что с тобой, Олимпия? Успокойся! Что я могу еще сделать? Я все думал, как лучше… Говорил же я тебе, объяснял, давай строить дом потихоньку, не торопясь… — сказал дядя мягким голосом и подошел к тете, чтобы ее успокоить. Но тут ему попался на глаза Михэлука, он снова помрачнел и стукнул мальчишку по затылку. — А ну, убирайся отсюда! — прикрикнул на него дядя.

От неожиданности и удивления мальчик оцепенел. Ведь до сегодняшнего дня дядя никогда на него руку не поднимал. Ноги Михэлуки налились свинцом, он не в силах был сдвинуться с места, а Бенони с громким плачем, словно и его побили, бросился обнимать брата.

У тетки тут же высохли слезы, и она с яростью набросилась на дядю:

— Теперь ты принялся детей избивать? Избивай, избивай! Может, и меня ударишь?

Дядя отшатнулся, провел рукой по лбу и растерянно пробормотал:

— Это все из-за тебя! Задурила им голову своими глупостями! Только на ферме чтоб духу их не было, а то уши оборву!

Как-то вечером дядя вернулся с фермы очень довольный, вытащил из кармана какой-то конверт и бросил тетке на колени.

Оторвавшись от работы — она как раз что-то штопала, — тетка с удивлением посмотрела на него.

— Получай! — весело сказал дядя. — Тебе письмо от бригадира. Это моя заработная плата.

Тетка ничего не ответила, швырнула конверт на постель, как ненужную тряпку, и снова принялась за штопку. Тут дядя открыл конверт и вытащил деньги. По всему было видно, что он очень хочет помириться с теткой…

— Это тебе для постройки дома. Моя начальница хороший человек… Да, очень хороший, так и знай! Она еще обещала написать для меня прошение, чтобы я получил в долг железо для кровли. Вот мы и закончим постройку.

Тетка перекусила нитку и пренебрежительно процедила:

— Ты надеешься на эти гроши закончить постройку дома?..

— А что? В два-три года все и закончим.

— Так вот оно что! Значит, через два-три года? Неплохо твоя «главная» надумала!

— Ей и положено быть главной. Сколько она училась! Всю науку прошла. Она не из барского рода, сама рассказала, что ее родители были бедными крестьянами.

— Сама из бедных, а теперь вон какой барыней заделалась: может спать только на кровати из орехового дерева! А велосипед ее тоже, видать, может стоять только в шкафу из орехового дерева! Приданого, видно, от матери она не получила, вот и пришла на все готовенькое.

— Глупости ты говоришь, Олимпия! — рассердился дядя. — Как это — пришла на все готовенькое? Ведь здесь не ферма была, а черт знает что! Сколько она сделала за то время, что здесь работает! Сразу видно, что сама из рабочих. С пятнадцати лет работала на обувной фабрике, работала с утра до вечера, а в конце недели получала такое жалованье, что еле-еле на еду хватало, и то только чтобы два раза в день поесть. Фасонные дамские туфельки делала, а сама в деревянных башмаках ходила…

— А я разве в лаковых туфлях франтила? Не работала от зари до поздней ночи?.. А ты разве не трудился?

— Да какое тут может быть сравнение? Мы — это одно, а она — другое. Мы как работали? Копались в земле, как слепые кроты. А она всегда держала высоко голову. На той фабрике рабочие за свои права боролись, они не лизали руку хозяину. Говорят, она даже в тюрьме побывала… — добавил с таинственным видом дядя. — Она коммунистка. Я к ней большое уважение имею… хотя вначале тоже думал: «Ну что сможет сделать в нашем хозяйстве такая пигалица?»

Тетка взяла деньги, несколько раз их пересчитала и спросила:

— Значит, пообещала написать бумагу, чтобы тебе железо выдали?

— Обязательно напишет.

— Видать, твоя правда, хороший она человек.

То ли потому, что тетка надеялась получить у «главной» помощь для достройки дома, то ли рассказ дяди заставил ее призадуматься, но только с этого дня отношение ее к новой хозяйке Крисанты резко изменилось. Она не обзывала ее больше «замухрышкой» и не высказывала пожеланий, чтобы «главная» свернула себе шею на велосипеде. Теперь так же, как и дядя, она именовала ее «товарищ Гига», и дети перестали бегать на ферму. Прежняя игра как-то сразу потеряла свое очарование.

В Крисанту приехала девочка. И Михэлука с Бенони, прячась за растущими вдоль всего высокого забора фермы кустами смородины и колючего крыжовника, с интересом ее разглядывали. В тени кустов было прохладно, но они обстрекались о крапиву и замерли, боясь, как бы девочка их не увидела. До нее было шагов пятнадцать, не больше. Девочка привязала к ветке орехового дерева веревку для качелей и, отталкиваясь подметками красных сандалий от гладкого ствола дерева, неумело пыталась раскачать качели. Нет, эти качели явно никуда не годились. При каждом толчке ветка, к которой была привязана веревка, пригибалась, веревка перекручивалась, и девочка ударялась спиной о другую, низко растущую ветку. После каждого удара девочка упрямо расправляла веревку и снова пыталась раскачаться. Но все ее попытки кончались новыми ушибами. От жары и злости она вся раскраснелась, волнистые белокурые волосы растрепались, а из-под края голубого платьица выглядывали исцарапанные в кровь колени.

Михэлуку так и подмывало ей крикнуть:

«Лучше брось, это дерево не годится для качелей! Вот на винограднике было подходящее ореховое дерево, да дядя срубил его зимой, когда у нас дрова кончились. А вот на бахче растут рядом две черешни с толстыми и прямыми ветками. Вот на них хорошо повесить качели!.. Не согнутся, даже если втроем взобраться. Я бы тебе их показал!» — думал он, но так и не успел выполнить свое доброе намерение…

Бенони так обстрекался о крапиву, что не выдержал, заерзал на месте и принялся яростно чесаться.

— Ой, как жжется! — пробормотал он и, забыв о всякой предосторожности, начал искать другое местечко для убежища.

Из густой листвы кустарников на мгновение вынырнула его растрепанная голова. И хотя Бенони, зажмурив глаза, тут же метнулся обратно в крапиву, но было уже поздно — девочка его заметила.