Томас О'Крихинь - Островитянин

Услыхав эту новость, я чуть не запрыгал по дому от радости. По мне, так я был, ей-ей, свежее мартовского ветра.

Но первым, кто выбрался за дверь следующим утром, оказался не я, а Кать, поскольку она служила матери в то время главной помощницей по хозяйству. Еще она была намного старше нас, тогда как я еще ходил в школу. Я относился к ней очень по-серьезному.

— Как денек, Кать? — спросил я.

— Замечательный, — ответила она.

Одним прыжком я оказался у очага, позади нее.

— Мария благословенная, и что ж тебя подняло-то в такую рань, что на тебя за охота напала? — спросила она.

Следующим, кто проснулся, был мой отец. Он надел новую чистую одежду, высунул голову в дверь, а потом велел Кать подать мне мои новые вещи. До этой минуты Кать не знала, чего это я засобирался.

Отец взял сумку из кроличьих шкурок, и мы отправились на причал. Все подтягивались туда по мере готовности, пока вся команда лодки не собралась вместе. Они встали по обеим сторонам от лодки и одним рывком спустили ее на большую воду. Поставили весла и паруса. И направили ее кормою к земле, а носом к морю, как в старинных преданиях.

К лодке приладили два паруса, и попутный порыв ветра погнал ее вперед, на восток, через залив Дангян. Был там еще один парнишка моего возраста, сын моего дяди, а имя ему было Диармад. Когда лодка проходила к востоку от Кяун-Шле, Диармад изменился в лице и стал весь белый как бумага. Мужики знали, что явилось причиной такой перемены, однако я в этих делах был еще слеп. Подумал, что он уже на пороге смерти. Но отец Диармада подобрался приглядеть за ним и сказал ему, что, если его вырвет за борт, ничего в том страшного.

Лодка шла в этот раз легко и приятно, потому что свежего ветра было более чем достаточно. Довольно скоро кто-то сказал, что Диармада вырвало. Так с ним, беднягой, и случилось: вся снедь, которую он проглотил тем утром на завтрак, выплеснулась за борт, и теперь большая стая чаек старалась все это подобрать. Сам я хохотал до упаду, а вот Диармад плакал.

Кормщиком на лодке был мой дядя, и я задавал ему вопросы обо всем необычном, что попадалось мне на глаза. Показался большой дом, крытый шифером.

— А кто жил или живет в этом доме? — спросил я его.

— Кто-то, кому пришлось не очень здорово. Бесс Райс [31] Бесс Райс ( англ. Bess Rice) — управляющая, назначенная графами Корка, которым формально стали принадлежать земли Феритеров, и в том числе остров Большой Бласкет. Оставила по себе недобрую память. Отношения между Бесс Райс и местными жителями были крайне напряженными. . Ты когда-нибудь слыхал о ней?

— Часто слыхал. И от отца, и от Томаса Лысого тоже, — сказал я.

Когда мы подошли поближе к прекрасной широкой гавани Фюнтра, нам стало видно множество больших белых зданий. Мой дядя рассказывал мне о каждом из них: вот католическая церковь, вот иноземная [32] То есть протестантская. Исторически иноземцами, в противоположность ирландцам, звали потомков пришельцев: сперва потомков скандинавов, а затем (и прежде всего) богатых потомков нормандских графов и их подданных, столетиями живших в Ирландии и часто говоривших по-ирландски, которые в значительном большинстве приняли протестантизм. Иноземцев также называют старыми англичанами. В отличие от них, новые англичане, получившие ирландские земли позже, уже не имели ничего общего не только с католической верой, но и с ирландскими языком и культурой. , полицейский участок, домики береговой охраны; а также и обо всем прочем, к чему я только проявлял интерес. Мой товарищ уже пришел в себя после того, как все, что было в его желудке, подобрали чайки. Голос у него был тихий и измученный, а вид совсем пропащий, словно у мертвого. Он придвинулся ко мне, поближе к рулевому, который и Диармаду тоже приходился дядей:

— Далеко еще до Дангянской гавани? — спросил он капитана.

— Клянусь плащом, идти осталось совсем немного, мой мальчик. Ты, должно быть, уже не рассчитываешь добраться до нее живым, после того как у тебя в животе не осталось ничего, кроме кишок; но разве не здорово, что ты не такой, как тот другой парнишка, — сказал тот.

Едва он произнес эти слова, мужчины почувствовали налетевший сильный порыв ветра, и задний парус пришлось спустить. Чуть только лодка осталась под одним малым передним парусом, море повсюду вокруг нас сильно побелело и вспенилось.

Добраться до створа гавани заняло немного времени. Я и не понял, что это гавань, хотя вход в нее находился прямо напротив нас, — настолько он был узкий, — но через некоторое время гавань стала очень широкой, вроде озера.

Мы достигли побережья, и я принялся во все глаза осматриваться вокруг. Увидел благородных господ с золотыми цепочками на животе, бедняков, которые и наполовину не были одеты как следует. То тут то там бродили увечные; был и слепой, а при нем поводырь. В гавани сбоку стояли три больших корабля, нагруженные товарами из дальних стран: на одном из них было желтое зерно, на другом — дерево, а уголь — на третьем корабле.

Скоро меня позвал отец: сказал, что все готово, и теперь мужчины идут в город. И мы пошли — и я, и парнишка Диармад: хотя в желудке после путешествия с запада у него мало что осталось, он все-таки предпочел смотреть на корабли, чем пойти поесть. Все, кто был на лодке, — и молодые, и взрослые — зашли в одну харчевню.

Там на столе для нас приготовили хлеб и чай, и уверяю тебя, что беседовали мы немного, пока не насытились до полного удовлетворения. Каждый расплатился с хозяйкой, и все вышли. Дом, где продавали соль, был нашей следующей целью. Каждому в мешок насыпали две сотни мерок соли [33] Около ста килограммов. и оставили там, пока мы не были готовы отправляться. Я сопровождал отца в каждый дом, куда тот заглядывал. Диармад не отходил от меня ни на шаг, хотя его отец был рядом. В тот день карман моих серых штанов вместил порядочно денег.

Когда лодка была готова отчалить и отправиться домой, отец обследовал мои карманы. Хотя по большей части там лежали медные монеты, их набрался целый холмик, когда он наконец закончил их считать.

— Клянусь требником, ты насобирал уже почти на пару ботинок, тебе остался всего только один шиллинг, — сказал он.

В эту минуту рядом оказалась не кто иная, как сестра отца. Эта женщина постоянно бывала в Дангяне — то в одном месте, то в другом.

— Ну, коли так, — сказала она, — вот тебе тоже шиллинг. Надень на него ботинки, раз он сегодня приехал сюда впервые в жизни.

Когда я услышал, что сказала тетка, сердце мое заколотилось от радости, потому как я знал, что отец не пойдет на попятную. И я был прав.

— Ну что ж, пошли тогда. Ботинки от нас недалеко, по пути, — сказал он.