Томас О'Крихинь - Островитянин

Палец у меня разболелся не на шутку, так просто не перетерпишь. Томас Лысый бывал у нас каждый вечер, пока не наступало время сна. В компании с ним было славно, и я почти не чувствовал, как болит палец, пока он рассказывал о превратностях жизни, какие ему пришлось выстоять. Хотя отец был с ним почти что одного возраста, он и вполовину не умел так же хорошо рассказывать истории и припоминать все на свете.

— Интересно, — однажды вечером спросил его мой отец, — а что за разлад случился между приходом Дун-Хын и приходом Балиферитер, который еще длился так долго?

— О, — сказал Томас Лысый, — а ты никогда не слыхал про лодку с Черных Полей [39] Томас Лысый рассказывает исторический случай, который произошел в 1818 году. Конфликт жителей Дун Хына и жителей прихода Балиферитер, описанный со слов тех, кто во время этих событий, как и сам Тома́с, были детьми, и последовавшая за ним длительная вражда позже служили даже темой целых школьных сочинений. ?

— Слыхал порядочно, — сказал мой отец, — только сейчас плохо помню.

— Разбился корабль к северу от Бегниша [40] Бегниш ( ирл . Beignis) — малый остров к северу от Большого Бласкета. Так же назывался и малый остров к северу от острова Дарьвре (Валентия). Название Бегниш происходит от сочетания «малый остров». , а к нему подошла лодка из Дун-Хына. Люди поднялись на борт и перенесли с корабля на свою лодку все, что хотели. Потом туда же направилась другая лодка, с Черных Полей, это такая деревня в приходе Феритера на севере; и было их вместе в этой лодке двадцать и один человек, все — лучшие люди, цвет своего прихода. Они шли без остановки, покуда не достигли затонувшего корабля. Эти тоже стали выносить вещи, какие раньше не забрали люди из Дун-Хына. И в конце концов натаскали столько, что перегрузили свою лодку, и герои потонули, все двадцать один, вот и не осталось никого, чтобы рассказать про них историю. А последние двое, те, которые сбрасывали вещи с корабля, так и остались на нем навсегда.

— Так, может, те двое так на нем до сих пор и живут? — сказал я Томасу Лысому.

— Послушай, олух! Этот корабль разлетелся в щепки еще тем же вечером у Вороньего камня!

— Ну и, — снова обратился мой отец к Томасу, — отчего же северяне после этого так надолго невзлюбили людей из Дун-Хына?

— Э, да вот оттого, милый мой, что те не вытащили никого из моря и отпихивали их веслами, когда бедолаги звали на помощь и молили втянуть их в лодку. И даже втягивали весла, за которые те хватались, пытаясь бороться с течением.

— Но разве не странно, что не спасли хотя бы кого-то? Хотя, конечно, их лодка не могла забрать всех вдобавок к тем, кто в ней и так уже сидел? — спросил отец.

— Они не могли забрать их всех. Больше того, они не собирались этого делать вовсе, потому что поднимали на них руку, пока те были еще живы, забирали из лодки все, что только было нужно или просто приглянулось, и не позволяли им подплывать к кораблю, когда те перевернулись.

— Но ведь наверняка команды двух лодок были друг с другом в родстве, некоторые-то уж точно были.

— Были, — ответил Томас, — и кое-кто даже в очень близком родстве. И это чуть было не нанесло лодке непоправимый вред. Там был один мужик, который попытался втянуть своего родича в лодку, когда тот мертвой хваткой вцепился в весло. Но капитан остановил его и сказал: «Все один за другим станут спасать своих родственников, и тогда лодка не выдержит». Погибли все двадцать один, кто был на лодке с Черных Полей, а лодка из Дун-Хына благополучно пришла домой вместе с командой, и с ними множество вещей с корабля.

— Ох и большая же ненависть была к ним, должно быть, у людей с севера!

— Большая, — ответил Томас. — Когда пропала та лодка, в приходе Феритера осталось шестнадцать вдов.

— И, должно быть, они высматривали тех, кто это сделал, и на мессе, и на ярмарке.

— О, что ты, — кивнул Тома́с. — Еще как. Являлись с севера в ночную пору, вламывались прямо в дом, забирали себе все, что только видели, а хозяев того дома избивали смертным боем. Убили славного юношу, сына моей родственницы с хутора у Мельничного брода, потому как им нечего было у нее взять, женщина она была очень бедная. И в каждый ярмарочный день в Дангян-И-Хуше находилось по шесть-семь человек из Дун-Хына, кому пора было звать священника, когда заканчивались дневные драки.

— И что же их наконец урезонило? — спросил отец.

— А я тебе и это расскажу. Дочь одного из тех бедокуров вышла замуж за парня в Дун-Хыне. Это и было первое примирение между ними. Но еще очень долго пришлось ждать, пока такое случилось, а за то время многие из них почти что перебили друг друга.

— Упокой, Господи, души усопших! — воскликнула мама. — А я-то обо всем этом до сего дня и не слыхала толком.

Приближалось время идти ко сну, и Тома́с засобирался. Другие тоже возвращались из домов, где гостили.

Больной палец беспокоил меня еще месяц и, говорю тебе, не давал ни улыбнуться, ни порадоваться. Но я не чувствовал ни малейшей боли или неудобства, пока Томас рассказывал истории. Он проводил у нас каждый долгий вечер. И каждое воскресенье, когда мой отец читал в семье розарий, Тома́с тоже повторял вместе с нами слова молитвы и мог без запинки прочитать целую декаду.

Тома́с всегда был бедняк. Ему приходилось посылать своего сына в люди в Балиферитер, и тот провел там пять лет, пас стадо — без ботинок и даже без носков. После того как сын ушел в работники, пришло пожертвование из Америки на переезд для дочери Томаса — от дяди, брата ее матери. Она отправилась туда без промедления и провела там пять лет. Тогда им пришлось возвращать сына, но дочка время от времени присылала родителям оттуда денежку, что очень им помогало.

С тех пор как дочь покинула их, старая ведьма из дома напротив поднималась очень рано и часто плакала о судьбе девушки, что неудивительно. У ведьмы никого не было, кроме нее, как и не было тогда никакой надежды, что когда-нибудь она снова ее увидит. И всякий раз, когда я слышал, как она плачет, мне становилось ее очень жаль.

Однажды утром, когда соседка встала пораньше, она увидела у входа в гавань рядом с Белым пляжем самый настоящий пароход на якоре, где было полно черных людей, то есть в черной форме и черных головных уборах [41] 23 октября 1879 года судно «Ястреб» пристало к берегу Большого Бласкета с целью сбора налогов. На борту было двадцать вооруженных полицейских. Около тридцати островитянок собралось на скале у гавани. Большинство мужчин в это время ушло на лов рыбы. После того как женщины отбились камнями, полицейские покинули гавань, но, по сводкам происшествий, вскоре вернулись и высадились к северу от деревни. С находившихся там островитянок им удалось удержать в качестве налогов всего пять шиллингов. В результате конфликта правительство признало ситуацию на Острове катастрофической, и годом позже на остров пришли корабли с кукурузной крупой и картофелем. Среди прочих был и тот же пароход «Ястреб». . Это ее встревожило, и от такого расстройства она бегом побежала к нам и замолотила в нашу дверь.