Томас О'Крихинь - Островитянин

— Я согласен, — сказал он. — У меня груза немного.

— Ну так давай, веди лошадь, и поскакали уже, ради Бога!

Парень мигом обернулся и скоро вернулся к нам с ломовой лошадью — такой сильной и выносливой, что могла бы свезти на себе половину Дангяна. Мы закинули все, что было, и груз все равно вышел не слишком тяжелым.

— Ты тоже полезай, — сказал мне возница, — раз уж такой прыткий.

Я взобрался на лошадь, и совсем скоро мы увидели Дун-Хын. Через некоторое время ящик Короля миновал Кяун-Шле [128] Таким образом, островитяне, отправившиеся с лошадью, к этому моменту опережали корабль больше чем на половину пути. , тогда как сам он все еще оставался в устье дангянской гавани. Мы успели хорошо рассмотреть их судно на нашем обычном пути мимо Кяун-Шле. Тогда все еще было ни ветерочка, чтоб сдвинуть с места корабль с парусами, пусть даже лучший. Но едва мы добрались до края пирса в Дун-Хыне, поднялся славный свежий ветер. Тогда мы поняли, что старый капитан окажется на Острове до нас, раз он этот ветер поймал. Мы спустили на воду все наши лодки, считая и нэвоги, быстро сели в них и поспешили как могли, чтобы обставить это дряхлое корыто.

Наша спешка оказалась вовсе ни к чему, потому что, даже когда мы уже приехали на остров, о корабле все еще не было ни слуху ни духу. Мы успели поесть, и тогда родственники тех двоих, что плыли на корабле, пришли расспрашивать нас, где же те затерялись. И когда им все рассказали, они заключили, что, должно быть, у этой «Мудрой Норы» отвалилось днище, и те двое теперь сгинули из-за этой благотворительной крупы и муки, которая, может, была не так уж и нужна.

Люди поднялись на холм, высматривая, не видать ли корабля в заливе. Здоровенный корабль, похожий на него, болтался туда-сюда в устье гавани Фюнтра. И очень хорошо, что люди его приметили: они успокоились и решили, что их родичи на нем. Нам все казалось, что эта старая калоша вот-вот выйдет с юга, от Кяун-Шле, но при свете дня ее по-прежнему не было ни видно, ни слышно, и мы сильно удивлялись, как такое может быть.

В каждом доме кто-нибудь бодрствовал до самого утра, потому что на борту этого судна было то, что причиталось каждой семье, поскольку это пожертвование, и никого нельзя обделить. Забрезжил утренний свет, но корабль по-прежнему не появился. И вот наконец-то поздним утром наша посудина показалась из-за Кяун-Шле, и на всех ее мачтах висела даже не парусина, а нечто вроде обрывков женской шали.

Ну да все равно, в каком состоянии был корабль, раз они выжили и корыто продолжало свой путь, вспарывая волны. Тогда беспокойство прошло, и люди разбрелись кто куда — немного перекусить, пока они не дойдут до гавани, — чтоб потом опять собраться и разгрузить корабль. Нам как раз не лень было взяться за это дело, потому что все, что корабль вез, причиталось задаром, а с какой бы дурной привычкой мы ни пытались расстаться, расстаться с этой мы никак не могли. Иными словами, если выпадало получить задаром хоть что-нибудь стоящее, вам вряд ли бы встретился кто-то, кто взялся бы за дело быстрее нас.

День уже клонился к концу, но по-прежнему ни бородатый капитан, ни его старая калоша не объявились в гавани. Вскоре несколько мужчин с верхнего конца деревни двинулись вниз к причалу, откуда вышли на паре лодок им навстречу. Они спустили на воду нэвог и маленькую лодочку, потому что к тому времени большие лодки уже не использовали довольно давно. Когда мы достигли судна, все на борту выглядели хуже, чем если бы провели ночь без сна. Даже сам Король был на вид очень плох, словно целую ночь бодрствовал и боролся с лишениями. Король поздоровался с нами, мы поприветствовали его по обычаю старых героев давних времен. Человек всю ночь без остановки откачивал воду, и сил у него, видимо, хватало, потому что это очень тяжелая работа — откачивать воду на корабле.

Король сразу спросил меня, довез ли я ящик. Я сказал, что да, ящик у него дома, в целости и сохранности. Услышав это, Король сразу сделался свеж и весел, как мартовский ветер, и хотя вид у него был довольно измученный, эта весть его порядком подбодрила.

Две веревки привязали к носу траулера, и, поскольку прилив шел в нашу сторону, мы вскоре поставили его на якорь, и всяк молился, чтобы корабль не пошел на дно, прежде чем его разгрузят. Там было восемь тонн муки и крупы, для Бласкета — хороший груз провизии. Когда мы стали перетаскивать ее домой, можно было подумать, что причал обратился в муравейник, где каждый бегал с мешком на спине.

Когда двое с Острова покинули старое корыто, на борту осталось только три члена команды: человек короля, седой капитан и еще один паренек, которого взяли в помощь. Якорь подняли на борт.

Люди говорили, что старый капитан, даже когда был молодым и сильным, все время оставался в порту, потому что никто не желал иметь с ним дела — такой у него скверный характер. Уже очень давно он совсем не ходил в море, вот почему подвернулся в тот раз со своей дряхлой посудиной. И в море с тех пор он больше не совался.

Вот так. Но я еще не закончил историю про ящик Короля. В нем оказалось восемь бутылок и маленькая склянка. И хотя в друзьях у Короля были почти все жители большого города Дангян, заметь, он не доверил заботу о пиве никому, кроме меня, поскольку я был женат на его сестре. Наверно, кое-кто другой сумел унюхать чудесный запах из ящика, а после захотел и попробовать содержимое. А еще дело в том, что раньше он уже несколько раз просил у них помощи в подобных делах, и когда ценные товары достигали рук Короля, он замечал на них крысиный след.

Горе тому, кто не глядит прямо перед собой и не держится прямой дороги, а идет даже не одним путем, а всеми возможными. Много людей посещало меня за долгое время на этом Острове. Многие были благородны, а многие не были, пока не провели здесь достаточно времени.

Но каждый из них все еще справляется обо мне и присылает мне что-нибудь, хотя шестнадцать лет прошло с тех пор, как ко мне приехал первый такой человек. Не связывайся с тем, кто не подчиняется авторитету, который есть у каждого; не связывайся с тем, кто не знает почтения к вышестоящему, который будет над каждым, кем бы он ни был. Если бедняк и может чего-то достичь, то благовоспитанностью.

У Короля было много знакомых, но пива от него им перепало мало, думаю. Зато нет такой бутылки, которую он, открыв, не разделил бы со мной. Всякий раз, когда я шел с грузом торфа или возвращался обратно, он встречал меня в дверях, говоря:

— О, зайди на минуточку, куда ж ты так торопишься!

Я никогда не любил отказывать Королю, о чем бы он меня ни просил, в особенности с тех пор, как получил титул Короля, — да и до этого не любил. Точно так же, если он делал мне какое-то предложение, я редко его не принимал, но и помыкать собой, как дурачком, я тоже не позволял, конечно.