Эльвира Барякина - Заговор молчания

Жека оглянулся на Марику.

— А девчонок наших подхватишь?

— А то! Пущай с ребятами в кузов лезут, а ты давай ко мне в кабину.

…В кузове пахло пыльным брезентом и подкисшим молоком. Марика огляделась, выискивая, куда бы присесть. Десяток пустых молочных фляг, узкая лавочка у задней стенки кабины… Там и двоим негде было разместиться.

— Так, придется садиться к мальчикам на колени, — произнесла Лена и беззастенчиво уселась на Степанова.

— Ну что? Готовы? — спросил через окошко Гаврилыч.

Осторожно, как на что-то шаткое и ненадежное, Марика села на коленку к американцу. Алекс обнял ее, тем самым нарушая все мыслимые границы личного пространства.

— Держись за меня! — посоветовал он. — Дорога плохая: подкидывать будет.

Марика положила руку ему на плечо. Ей казалось, что ее сердце бьется так, что его слышно не только всем присутствующим, но даже драному коту, дремавшему на крыльце магазина.

Мотор взревел, молочные фляги загремели.

Усевшись вполоборота к заднему окошку, Жека принялся рассказывать анекдоты.

— Проходит собрание в колхозе, — вещал он. — Первый вопрос повестки дня: поля не колосятся, коровы не телятся, все куры передохли. Второй вопрос: колхозный счетовод Фридман просит отпустить его в Израиль: «И дом вам оставляю, и сад, и скотину… Только не противодействуйте». Слово берет старый-престарый дед: «Надо, конешна, отпускать… Но вот что я, мужики, вам скажу: ну их на фиг, этих курей, давайте лучше явреев разводить!»

Все расхохотались, окрыленный Жека собрался было рассказать еще одну байку, но в эту секунду послышался скрежет, грохот, удар…

Тело Владимира Ильича Ленина лежало на пожухлой траве, рука показывала пальцем в небо, а голова… Миша сначала не поверил своим глазам. Головы вождя больше не существовало: ударившись о бетонный бордюр, она разлетелась на тысячи мелких осколков.

— Хорошо, что никто не пострадал, — произнес Алекс, потирая ладонью ушибленную макушку.

Миша бросил на него злобный взгляд:

— Да?! Не пострадал?! А ты знаешь, что нам за это будет?

Гаврилыч бродил вокруг своей боевой машины и сдержанно матерился. Девчонки стояли насупясь.

— Вашу мать! — вдруг донеслось с крыльца правления.

Миша оглянулся: к месту происшествия неслась разъяренная Никаноровна:

— Гаврилыч! Убью! Ты что, паскуда, сделал?! К нам комиссия через две недели приезжает. Что я им покажу? Да я у тебя у самого бошку оторву и на памятник присобачу!

Доцент Лядов расхаживал по колхозной конторе, как голодный тигр. Перед ним навытяжку стояли виновники происшедшего: Миша, Жека и девочки. Алекса как лицо иностранное от ответственности освободили.

— Это что же получается? — свирепствовал Лядов. — Вы какой пример подаете своим товарищам? Купили флягу пива! Напоили шофера! А ты, Степанов? Ты же должен понимать! Ты же член факультетского комитета! Ну все, сегодня же пишу на вас докладную.

«Хрен ты чего напишешь, — ожесточенно подумал Миша. — Тебе тогда самому придется за все отвечать».

А история действительно вышла некрасивая. Мало того, что Гаврилыч из-за них сбил единственную достопримечательность в колхозе, так ведь это было прямое святотатство — памятник-то не кому-нибудь, а вождю мирового пролетариата!

Кроме того, купленное на общественные деньги пиво было конфисковано и вылито в канаву, за что Мише с Жекой предстояло держать ответ перед жаждущими однокурсниками.

«А американцу ничего — даже слова никто не сказал», — стараясь не слушать истерические вопли руководителя, негодовал Степанов. Это была настолько очевидная несправедливость, что он вновь возненавидел Алекса всеми фибрами своей души.

Вроде бы сегодня в магазине они были одной командой: вместе вели переговоры, вместе проучили дуру-продавщицу… А как отвечать — так Алекса и след простыл.

— Вечером устроим комсомольское собрание и проработаем вас как следует, — наконец принял решение Лядов. — Идите.

Оказавшись по ту сторону двери, Жека и девчонки почему-то расхохотались.

— Чего смешного-то?! — вне себя воскликнул Миша.

Марика возмущенно приподняла брови и вытаращила глаза — точь-в-точь как Лядов:

— Степанов! Ты же член факультетского комитета! Ты должен понимать!

— Да ладно! — хлопнул его по плечу Жека. — Не принимай близко к сердцу. Лядов у нас все равно ничего не преподает, так что отыграться на нас не сможет.

Видя, что ребята не винят в происшедшем ни себя, ни его (как главного и потому за все ответственного), Миша немного смягчился.

— Все равно неудобно перед колхозниками. Мы у них, можно сказать, единственную святыню попрали.

— Переживут! — отмахнулась Пряницкий. — Вот если бы мы ихнюю столовку разнесли, было бы из-за чего горевать. А тут — памятник.

— А где Алекс? — спросила Марика.

— Я здесь, — отозвался тот, появляясь из бухгалтерии.

Следом за ним выкатила Никаноровна. Лицо ее было бледно, косынка сбилась на затылок.

— Так вы точно сможете слепить новую голову? — взволнованно произнесла она.

— Я постараюсь, — кивнул Алекс. — Я брал курс по ваянию в колледже.

Это ничего не говорило Никаноровне, но в ее глазах засветилась смутная надежда.

— Ой, постарайтесь! К нам же комиссия скоро приедет!

— Хорошо, хорошо…

— А что, разве нельзя памятник в город свезти? В какую-нибудь специальную мастерскую? — удивился Миша.

Никаноровна посмотрела на него как на дурачка.

— А что я в сопроводиловке напишу? «Извините, но наш шофер по пьянке сверг Ленина»? Думай, что говоришь-то! Это же пятно на весь коллектив!

Миша понуро молчал. Ему было страшно неудобно, что иностранец стал свидетелем очередного очковтирательства.

«Зачем Алекс вмешался в это дело? Хочет продемонстрировать свою честность и благородство?» — недоумевал Степанов, уже позабыв, что пять минут назад он возмущался его бегством с места происшествия.

Но больше всего Мишу взбесила реакция ребят.

— Как здорово, что ты умеешь памятники реставрировать! — восхищенно говорила Алексу Лена.

Пряницкий вовсю ей подпевал:

— Ну, если б не ты, нам бы показали, где раки зимуют!

И даже Марика Седых пожала американцу руку:

— Спасибо, что поддержал нас.

«Вот так враги и вербуют себе сторонников, — подумал Миша. — Притворятся добренькими и участливыми, а наши уши-то и развесят. Ну, ничего, я еще выведу этого мистера Уилльямса на чистую воду!»

«Я благороден, как все рыцари Круглого стола, вместе взятые!» — веселился про себя Алекс, когда они возвращались назад в общежитие.

Ленин — это, конечно, не обнаженная девушка, лепить его неинтересно, но Алекс ничуть не жалел о том, что назвался реставратором. В конце концов, он достиг своей цели: теперь Марика Седых смотрела на него преисполненным благодарности взглядом.