Эльвира Барякина - Заговор молчания

— Никогда и никому не позволяй манипулировать собой, — поучала она Алекса. — Даже если все будут против тебя. Запомни, большинство далеко не всегда право, а всеобщее «так принято» может таить в себе страшные вещи.

Алекс соглашался, кивал… И в результате сделал все наоборот — записался в армию не потому, что страстно хотел стать военным, а насмотревшись рекламы и наслушавшись красноречивого рекрутолога.

И как же он потом жалел, что не последовал бабушкиному совету!

— Хоть какую-то пользу принесете обществу, — проворчал полковник Кроссон, когда Алекс в последний раз появился в его кабинете. — Ваше увольнение одновременно повысит уровень дисциплины и в армии, и на гражданке. У нас одним разгильдяем будет меньше, а у них появится хоть кто-то, кто умеет застилать койки.

Алекс тут же поклялся не посрамить честь полка и всемерно способствовать распространению своих постельных навыков.

— И не смейте больше морочить голову своей девушке, — смягчившись, сказал полковник. — Как ее там?

— Эми, — подсказал Алекс.

— Так вот, раз вы обещали Эми жениться, то женитесь. Для девушек это очень важно.

Алекс и Кроссону пообещал все, что он хотел услышать. Хотя в глубине души он очень надеялся, что Эми больше не захочет связывать с ним свою судьбу.

Однако его невеста не собиралась так легко сдаваться: она переехала в Лос-Анджелес, познакомилась с мамой Алекса и начала соблазнять ее рассказами о будущих внуках.

— Зачем ты сказал, что женишься на ней? — спросил у Алекса его приятель Хесус. — Это ведь не девка, а асфальтовый каток: кого хочешь расплющит в лепешку!

В ответ Алекс только хмурился:

— Ничего я ей не говорил! Я только промычал «угу», да и то в состоянии аффекта. Дело-то было после секса! А она сразу кинулась рассылать приглашения на свадьбу.

— Ну и что ты теперь собираешься делать?

Алекс задумчиво поскреб коротко остриженный затылок:

— Отращу волосы, куплю себе широченные штаны, сделаюсь нищим студентом… Может, она сама от меня сбежит?

Под Рождество к дому Алекса подкатил папа Эми. На заднем сиденье его «бьюика» лежала увесистая бейсбольная бита. Намекнув, что у Эми есть четыре брата — морских пехотинца и дядя-полицейский, папа потребовал назначить дату свадьбы.

— Этим летом, — мрачно сказал Алекс и на следующий день отправил свои документы в IREX, организацию, занимающуюся международными студенческими обменами.

Через несколько месяцев ему пришло подтверждение: его зачислили в группу, вылетающую в Москву.

Услышав об этом, мама пришла в ужас.

— Там же медведи по улицам ходят! — схватилась она за сердце.

— Ну и что? — невозмутимо отозвался Алекс. — У нас на Аляске тоже такое бывает. Зато в России я смогу сходить в Большой театр, сфотографироваться на Красной площади и посмотреть на мумию Ленина.

Но маму подобные перспективы не впечатляли. Она организовала целый комитет из всевозможных тетушек, соседок и приятельниц, которые должны были отговорить ее сына от самоубийства.

— Они там все вечно пьяные! У них там круглый год зима! — хором скандировали мамины союзницы.

А мама доставала из кармана вырезку из газеты, где черным по белому было написано, что у русских на целый квартал одна зубная щетка.

— Так, леди, отставить разговорчики в строю! — скомандовал им Алекс. — В армию вы меня отпускать не боялись, а в Россию боитесь?

На что тетушки ответили ему, что в худшем случае его бы привезли из армии в цинковом гробу — овеянного славой, накрытого цветами и звездно-полосатым флагом. А в России он просто пропадет, и мать даже не сможет как следует его оплакать.

После этого Алекс решил, что непременно поедет в СССР, ибо в Москве у него не было ни родственников, ни друзей семьи, ни папы любимой девушки.

Кстати, Эми он так ничего и не сказал: просто уехал, и все. И мысль о том, как он ловко сбежал из-под венца (без скандалов, слез и истерик), доставила ему немало приятных минут.

В Россию летели группой в двадцать семь человек. Багажа набрали целую гору: по слухам, в СССР многие вещи вовсе не продавались. На лицах — улыбки первооткрывателей, в душе — нервная эйфория.

Лидер группы Ховард — аккуратный, лысенький, в старомодных золотых очках, — раздал всем по зеленой брошюре с инструкциями.

Сев в самолет, Алекс полистал ее странички:

Запрещено:

— передавать кому бы то ни было бумаги, свертки, конверты и т. п.;

— менять валюту у частных лиц;

— продавать частным лицам свои вещи;

— фотографировать аэропорты, вокзалы и мосты.

Не рекомендуется:

— ходить, сидеть или лежать на газонах;

— жевать жвачку в общественных местах;

— улыбаться незнакомым людям;

— спорить о политике и государственном устройстве.

— Одной леди кагэбэшники подсунули в карман гранату и беднягу тут же арестовали, — сообщил Алексу здоровенный парень, сидящий в соседнем кресле.

— Ну, тебе-то это не грозит! — усмехнулся Алекс, оглядывая массивную фигуру одногруппника. — Ты от целого взвода голыми руками отобьешься. Ты чем занимался: борьбой или американским футболом?

— Хорошо кушал, — скромно потупил глазки сосед.

Несмотря на свои внушительные габариты, он панически боялся России. По всей видимости, его тоже предварительно обработали сердобольные родственницы.

— В этой стране живет более двухсот миллионов человек. Ведь как-то они там выживают, правда? — попытался приободрить его Алекс.

Парень только нервно сглотнул.

Выяснилось, что его зовут Бобби Кид и он едет в Москву писать диссертацию по русскому сентиментализму. «Небось поет в церковном хоре и падает в обморок при слове «попа», — подумал Алекс. Его всегда восхищали подобные незамутненные личности. «Возьму его под опеку и научу плохому», — решил он.

Это была его месть всем тетушкам мира.

…Москва навалилась на них как лавина. Вроде бы сто раз видели ее по телевизору и на фотографиях, вроде бы представляли, как все должно выглядеть, но действительность оказалась совсем другой.

Всю дорогу до общежития Алекс и Бобби не отлипали от окна автобуса.

— У них вообще нет рекламы!

Алекс ошарашенно кивал. Не было ни придорожных щитов, ни уличных экранов. Зато в избытке имелись плакаты: «Миру — мир!», «Слава рабочему классу!» и «Решения XXVI съезда КПСС в жизнь!».

Дома были другие! Многоэтажки, похожие на обувные коробки, чуть поближе к центру — массивные здания сталинского классицизма, еще ближе — старинные особняки, переделанные под конторы различных ведомств.

И ни одной знакомой марки машин на улицах!

«Другая планета!» — пронеслось в голове у Алекса.

— Смотри, смотри! — возбужденно зашептал Бобби, показывая на стайку девушек у остановки.