Эльвира Барякина - Заговор молчания

— О! Симпатичные! — оценил Алекс.

Насчет русских женщин он читал самые разные вещи. В одной книге говорилось, что все они коренастые, широкие в кости и толстые. В другой — что русские, как и вообще славянки, весьма красивы. Оказалось, что правы и те, и те: молодые девушки действительно были очень милы. Но вот красивых женщин среднего и пожилого возраста что-то не было видно.

«Ну, средний и пожилой возраст нас и не интересует», — подумал Алекс. Пока что Москва ему нравилась.

Комендантша студенческого общежития, грудастая и задастая, как шумерская богиня плодородия, выдала вновь прибывшим ключи от комнат.

— Вы будете жить по двое, — сказала она, сверяясь со списком. — Так… Вас тут нечетное количество… Значит, последний по алфавиту будет жить с нашим студентом.

Последним по алфавиту шел как раз Алекс.

— Ну вот! — вздохнул Бобби. — А я хотел с тобой поселиться…

Алекс пожал плечами:

— Да ладно! Все равно мы через стенку друг от друга будем.

— Мы вас подселим к Мише Степанову, — разъяснила ему комендантша. — Он у нас комсомолец, отличник и активный общественник. Так что можете ни о чем не беспокоиться.

— Не буду, — пообещал Алекс. Хотя, если честно, он предпочел бы обладателя менее роскошной репутации: активные общественники никогда не внушали ему доверия.

Ховард несколько раз хлопнул в ладоши, призывая группу к вниманию:

— Сейчас распаковывайтесь, принимайте душ и идите спать. Кто хочет, может немного прогуляться по городу. Схема метро у всех есть?

— Есть… — нестройно отозвались студенты.

— Вечером, в шесть часов, собираемся в первом корпусе, в комнате триста четыре. Это международный отдел нашего института. Я ознакомлю вас с расписанием и дам кое-какие инструкции.

Алекс поднял руку:

— А где здесь ближайший «Макдоналдс»?

Ховард улыбнулся:

— Здесь вообще нет фаст-фуда.

— Что, серьезно? — растерянно произнес Алекс. — А где же тогда питаться?

Ховард посовещался с комендантшей.

— Через дорогу имеется круглосуточная столовая, но сегодня она закрыта на учет. А продукты продаются в гастрономе напротив. На вашем этаже есть кухня, так что можете сготовить себе что-нибудь.

Перспектива готовить самому Алекса не вдохновляла. Из всего многообразия кулинарных рецептов он знал только один — как из подручных средств состряпать хотдог: покупаешь сосиску и булку, вставляешь одно в другое, поливаешь кетчупом и ешь.

— Ты куда сейчас? — спросил Алекс у Бобби, когда они, сгибаясь под тяжестью чемоданов, направились к своим комнатам.

— Спать! — отозвался тот. — Устал сильно.

— А я на разведку. Надо вызнать, что тут есть съедобного в гастрономе.

Трудно было найти двух более непохожих людей, чем Жека Пряницкий и Миша Степанов. Они даже внешне представляли собой полную противоположность: Миша — русоволосый, невысокий и широкоплечий; Жека — темный и вертлявый, как майский комар.

Их первая встреча произошла во время вступительного экзамена по истории. Миша уже взял билет и принялся старательно составлять план ответа, как в дверь аудитории всунулась острая мордочка Пряницкого.

— Можно войти? — обратил он жалостливый взгляд на экзаменационную комиссию.

По какой-то непонятной причине его простили за опоздание. Впоследствии Миша не раз удивлялся тому обстоятельству, что неприятности скатываются с Пряницкого, как с гуся вода. Людям почему-то было неудобно ему отказывать.

— Ха! Это единственный билет, который я выучил! — радостно сообщил Жека, плюхаясь за парту рядом с Мишей. И тут же начал крутиться, всех отвлекать и выспрашивать, кто что знает об аграрной реформе Александра Второго.

Миша понял, что если он сейчас не спасет неугомонного соседа, то тот ни за что не даст ему сосредоточиться.

— Записывай! — прошептал он едва Слышно. — Идея освобождения крестьян от крепостной зависимости появилась в обществе задолго до воцарения Александра…

Экзамен Жека сдал на пятерку и в качестве благодарности сводил Мишу на концерт в Кремлевский дворец.

С тех пор и началась их странная дружба.

Что их сближало? Пряницкий объяснял это так:

— Я Мишкой маму успокаиваю. Она меня спросит: «Кто твои друзья, сынок?» Не буду же я ей перечислять Генку с Арбата или Майонеза с Бубой-Медвежатником! Они ее напугают. А так приведу домой Степанова, он маме про комсомол что-нибудь расскажет. Или про шефскую помощь… И всем хорошо.

Миша же просто пал жертвой обаяния Пряницкого. С ним было интересно. Он так легко и весело прожигал свою порочную жизнь, так смешно рассказывал байки и передразнивал ближних, что ему можно было простить все — вплоть до хронических долгов по членским взносам.

Пряницкий поджидал Мишу возле комитета комсомола.

— Ну?! Что там с Коровиным?!

— Отчислили! — безнадежно махнул рукой Миша.

Жека спал с лица:

— За что?!

— Он на парте анекдот написал. Кто-то увидел и стукнул в деканат.

— Ничего себе! — Постреляв по сторонам глазами, Жека приблизился к Мишиному уху: — А что за анекдот-то? Политический?

— «Включаю радио — там Ленин. Включаю телевизор — опять Ленин. Читаю газету — Ленин. Теперь боюсь открывать консервы», — нехотя пересказал Миша.

На Жекином лице на секунду вспыхнула улыбка.

— Дурак! Зачем же он на парте-то?!

Вовка Коровин был их однокурсником. В институт его приняли с большой натяжкой, ибо с личным делом у Коровина была просто беда: все его родственники сидели.

Впрочем, к этому факту своей биографии он относился не без гордости.

— У папани две судимости, — со значением рассказывал Вовка. — По малолетству за хулиганство, потом за браконьерство. Мамка получила условное за растрату. У дяди Толи статья за грабеж, у дяди Вали, кажись, за мокруху. Ну а брательник — это хищение социалистической собственности в особо крупных размерах.

В общем, весь уголовный кодекс в наборе.

Вовка, как никто, умел «ботать по фене», объяснять значение татуировок и петь песню «Голуби летят над нашей зоной». За последний год Жека довольно тесно с ним общался: вдвоем они проворачивали какие-то темные спекулятивные делишки.

— А я вот нисколько не удивился, что твоего Коровина исключили, — сказал Миша, когда они вышли на улицу. — Поверь моему слову: рано или поздно он пойдет по стопам родителей.

Но Жека, казалось, совершенно его не слушал. Ему было искренне жаль Вовку, пропавшего ни за что ни про что.

— Надо поминки устроить, — сумрачно сказал он. — Все-таки товарища потеряли… В неравных боях… Водку-то пить будешь?

— Э-э…

— Значит, едем к тебе, — сделал вывод Жека.

Миша поморщился. Поминки — дело неплохое, но сегодня в общежитие заселялась новая партия иностранцев, и было бы лучше обойтись без дебошей и пьянства. Ну да как Пряницкому откажешь? Он тут же вытаращит глаза и начнет упрекать в трусости, подхалимаже и предательстве студенческих идеалов.