Николай Лохматов - Булатов курган

— Подумаем еще, — сказал Земнов. — Спешить с этим негоже. Звеньевых подберем напористых, которых бы не свернули.

Но как это понять «не свернули»? Выходит, председательская жена не может быть стойкой? От таких догадок Марье Ниловне стало душно. «Может, зря собралась? Скажет еще, набиваюсь». Но желание узнать было настолько велико, что она с ним не могла совладать.

Отполыхала вечерняя заря. Земля, казалось, потонула в омуте густых сиреневых сумерек. Задремала деревня. Редкий пешеход пройдет по улице. Только где-то за околицей, у самой реки, плакала гармонь, в тон ей подавали голоса девчата, будоражили душу. Марье Ниловне припомнилась молодость, когда она вот так же ходила на гулянку. Тогда ей полюбился простой парень Егорка: веселый, первый танцор в хороводе. Припомнилось и замужество. «Где же ты, тот Егорка?»

Марья Ниловна чувствовала, что и он понимает: не по той дорожке ведет колхоз. Он не раз жаловался на Ивина и Строева, на указания сверху. Каждый с него требует, каждый указывает. И вертится он, как на горячих углях.

На пригорке мелькнул огонек. «Знать, у Земновых. Может, не ходить?» Марья Ниловна остановилась в нерешительности.

Песня слышалась все ближе и ближе. Уже можно разобрать слова:

Навстречу песне, словно не соглашаясь с ней, шла гармоника, рассыпая в стылом воздухе серебро октав.

Подул с Оки ветер, сырой, пронизывающий. «И чего стою?» Марья Ниловна огляделась: не видать ли кого поблизости? Не подглядывает ли кто за ней? Ну и пусть!..

На цепи забесновался Полкан. Марья Ниловна поднялась по ступенькам крыльца, толкнула дверь в сени. «Приду и скажу: нет, Кондрат Романович, председательская жена не из трусливых». Самое главное — узнать, кого он метит в звеньевые. Варвару? А еще кого? Неужто Нюську? Что ж, она бойкая. За словом в карман не полезет. Только вряд ли согласится. Дело ответственное, а у нее еще опыта нет.

Марья Ниловна взялась за скобку двери, но дернуть не решалась. Она почувствовала, как и в тот вечер, когда у нее сидел Кондрат, какое-то приятное волнение. «К чему это, вот глупая, — упрекнула себя мысленно Марья Ниловна. — Мало мужа тебе… Может, уйти?» Но потянула скобку и вошла в избу.

Кондрат сидел в горнице в одной рубахе с распахнутым воротником. Посредине стола потрескивала керосиновая лампа, освещая в беспорядке разбросанные книги. Некоторые из них были раскрыты. Кондрат старательно делал выписки. Увидев Марью Ниловну, он встал.

— О, какая гостья пожаловала! Садись-ка, Ниловна, вот сюда! — Кондрат поставил к столу табуретку.

— Дочка в школе еще?

— Гармошку услышала и айда! Не чета нам — запечным тараканам.

— Женился бы! — усмехнулась гостья.

— Стар стал. За сорок уже…

Марья Ниловна промолчала.

— Хочу со свекловодами провести семинар. Придешь? — спросил Кондрат. — Завтра вечером собираемся. Девчата согласились.

— Смотри не влюбись в какую…

— На молодых пока не заглядываю. Вот если постарше…

Марья Ниловна взяла со стола общую тетрадь в клетчатом переплете, полистала.

— Думала, стихи любовные тут…

— Этим дочке в пору заняться. — И он провел ладонью по гладкой обложке. — Завел тетрадь лет двенадцать назад, когда в председателях ходил. Каждую страду записывал севообороты, структуру посевов.

И он подробно начал рассказывать, сколько ежегодно сеется различных культур, какие из них выгодные, а какие приносят только убыток… Называл урожайность. Возмущался, что выжили из севооборота овес, исчезают с полей клевера. А вот кукурузе, хотя ей наш климат не по душе, отводятся лучшие земли.

— Сверху, говорят, виднее… Мужику, видишь ли, не доверяют, где и что сеять. Его дело — выполнять! — Кондрат с раздражением отшвырнул тетрадь. — Сейчас налегаю на свеклу. Но это пока что первые меры. — Он свел брови. — Думаю, найдутся люди, которые возьмутся за эту культуру, поднимут животноводство. Вторая мера — лен.

И опять подробно начал рассказывать о выгодности льна. Горбылева почти не слушала его. Лен ее сейчас не волновал. Сердце защемило: «Найдутся такие люди! А я что, не нужна?» Он, конечно, не знает, какие она выращивала корнеплоды. А разве теперь не сможет? Разве опыт ушел от нее? Сказать об этом? Нет, нет, не надо. Скажет, хвастает, чтобы пролезть в начальство.

Кондрат поднялся из-за стола и, опустив голову, прошелся по горнице. Тень от его большой фигуры изломалась по бревенчатой стене. Горбылева ждала, что вот он сейчас назовет звеньевых, а ее среди них не окажется. И тогда, вари, Марья Ниловна, мужу щи, выходи на работу вместе со старухами. Такой, видать, тебе удел. Она до боли закусила нижнюю губу, взглянула на часы.

— Засиделась, пора и честь знать! — неожиданно сказала она, поправив платок, и пошла к двери.

Кондрат догнал ее у ребровского дома. В темноте ветер гнул деревья. У реки еще звенела гармонь, слышались голоса парней и девчат. Окна домов чернели, будто провалы. Они пошли рядом, не торопясь.

— Куда в такую темь собрался? — поинтересовалась Марья Ниловна.

— Одному надоело.

— Говорила, женись! А ты…

Кондрат молчал, прислушиваясь, как в верхушках деревьев протяжно шумел ветер. Он словно жаловался, что ему в такую ночь приходится раскачивать уснувшие деревья, шелестеть в застрехах изб, забиваться и голосить в трубе.

За рекой чей-то высокий голос завел песню:

Подхваченная ветром, она поплыла вдоль широкой деревенской улицы. Может, не один человек спросонья, услышав ее, вздохнет, вспомнит былое.

— Молодость — беспокойная пора, — сказал Земнов, чтобы не молчать.

— Завидуешь? — Горбылева старалась со стороны заглянуть ему в глаза.

— А ты нет?

— И я тоже. Другой бы раз зашла в хоровод, показала свою удаль. Да годы не пускают. Душа, видать, никогда не стареет.

— Это правда, — согласился Кондрат. — Недаром говорят: если бы молодость знала, если бы старость могла…

Под ноги медленно уплывала полоска тропы. Пробившись сквозь тоненький слой облаков, отразились в лужах звезды. Они словно заглянули в зеркальце: хороши ли? «Чего он не женится? — думала Марья Ниловна. — Говорят, с Варварой у них давняя любовь. — И она почувствовала, как в ней зародилось смутное беспокойство. — К чему бы это?» И чтобы отвлечь себя, она с усмешкой проговорила:

— Завидуешь! Сам, поди, до утра гулял?

— С кем не было такое…

Перешли лог. У горбылевского дома остановились. У реки замерла, ушла на покой гармонь, умолкли голоса. Теперь ветер по-прежнему плакал в густых кущах вётел.