Валентин Крючков - Когда в пути не один

Уже у себя дома, после сытного обеда и горячего чая, Владимир Григорьевич немного успокоился и посчитал более благоразумным выждать какое-то время. А вдруг и вправду Филиппов по-настоящему возьмется за решение его вопроса? Тогда, возможно, поездка и не понадобится. А вот выяснить, когда же состоится это самое долгожданное открытие театра, будет очень неплохо, как неплохо будет к этому времени подложить свинью Филиппову, не захотевшему отнестись к его просьбе по-человечески. И Владимир Григорьевич, долго не раздумывая, отправился к зданию театра.

Неподалеку от входа в театр он попытался было завести разговор про сроки открытия со строителями, но один из них посоветовал ему обратиться к помощнику председателя облисполкома и указал на Филиппова, беседующего о чем-то с мастером Анатолием Гурдеевым. Вид у обоих был такой деловой и озабоченный, что Владимир Григорьевич почувствовал что-то вроде угрызений совести.

«А в самом деле, так ли уж виноват передо мной этот Филиппов? Может быть, все, что нужно, а главное, дальновидно сейчас, — это выждать какое-то время?» — размышляя так, Воробьев, стараясь не попасть на глаза Филиппову, тихо удалился со строительной площадки. И несколько дней он терпеливо ждал каких-либо сигналов от Филиппова. Но, так и не дождавшись их, поручил старшему лаборанту продолжать очередной цикл испытаний, а сам устремился в Москву, в Комитет по делам изобретений. Здесь он сразу направился к начальнику отдела, который не так давно помогал ему в оформлении авторского права на изобретение.

На правах старых знакомых они зашли после работы в небольшое кафе, находившееся неподалеку от дома московского чиновника, хорошо выпили и закусили, и начальник отдела, внимательно выслушав сбивчивую, взволнованную речь заикающегося автора, охотно согласился ему помочь, пообещав проучить примазавшегося к изобретателю бюрократа Филиппова так, что тот ввек не забудет об этом.

Теплее спиртного согрели и успокоили возмущенную душу Воробьева слова, услышанные из уст маститого начальника, и он, расставаясь с ним, искренне поблагодарил москвича за понимание и участие и даже передал ему от чистого сердца набор хохломской росписи.

Не откладывая дела в долгий ящик, начальник отдела уже на следующий день подготовил письмо на имя председателя облисполкома Славянова, в котором раскрыл корыстные цели помощника председателя Филиппова В. А. и потребовал принять к нему самые строгие меры административной ответственности, не забыв напомнить при этом и про статью закона об уголовно наказуемом деянии оного.

Довольный удачным визитом в столицу, Воробьев вернулся в родной город не сразу, а лишь после того, как погостил в Подмосковье у своего племянника, который через своего армейского друга и познакомил его с начальником отдела Комитета по делам изобретений.

У племянника были добротный частный дом, сад, гараж, машина и моторная лодка. Поразмыслив, родственники решили, однако, от рыбалки отказаться и под выходной организовали шашлыки, где и встретились все, кто участвовал в делах с комитетом.

Только через неделю с чувством исполненного долга Воробьев наконец-то переступил порог своей квартиры и уже в прихожей был крайне удивлен увиденным: на тумбочке, под большим зеркалом, внимание его привлек светло-коричневого цвета телефон, купленный им давненько, а главное, недорого у одного из «собратьев» по делам изобретений и рационализации. Сейчас Владимира Григорьевича поразил не сам аппарат, а то, что, когда он уезжал в Москву, этот аппарат лежал в нижнем ящике шифоньера. Выходит, пока он находился в столице и готовил «телегу» на Филиппова, у него дома подключили телефон?! Вот дела! Интересно, кто же это сделал? Возможно, работа брательника? Все-таки сумел пробить по своим каналам? А вдруг не он, а Филиппов?

Воробьев не знал, что и делать: радоваться или раскаиваться в затеянной им сваре.

Жена, помогая ему раздеться и желая побыстрее рассеять появившееся на лице мужа сомнение, пояснила:

— Вначале пришли из городской телефонной сети два монтера. Чтобы не показаться самозванцами, сослались на твое письмо председателю облисполкома Славянову и показали наряд на установку телефона. Я, конечно, обрадовалась! Наконец-то! И сразу все поняла. Они поинтересовались: есть ли у нас аппарат? Я показала им его. Тогда они передали мне документы на установку и попросили, чтобы я, не откладывая, оплатила предстоящую работу. Что я с великой радостью и сделала. А на другой день они вернулись и установили телефон. Кто-то дал их начальнику указание. Вот наш номер, — она взяла абонентскую книжку и, довольная, прочитала шесть заветных цифр. — Ты же, я помню, писал письмо председателю облисполкома?

Воробьев мысленно, вслед за женой, повторил волшебные цифры, но они тут же стерлись из его памяти. При одном напоминании о письме на имя Славянова Владимир Григорьевич сразу понял, что устройство телефона — дело рук совсем не брата, а Филиппова, который все-таки дал ход письму и осуществил обещанное. А что сделал он, Воробьев, в благодарность за это? Вначале подал на Филиппова жалобу в суд, а затем в Москве, в Комитете по делам изобретений, накатал «телегу» на имя самого председателя облисполкома, помощник которого якобы примазался к изобретателю в соавторы! Опершись о стенку рукой, Воробьев почувствовал, как в глазах у него потемнело, вдруг стало трудно дышать, и он медленно опустился на стоявший возле тумбочки с телефоном небольшой стульчик.

Посидев немного, Владимир Григорьевич успокоился и даже стал звонить в столицу, чтобы поговорить со своим комитетским покровителем и посоветоваться, как ему быть дальше. Дозвонился не сразу. Телефонистка долго не могла соединить с Москвой: нужный Воробьеву номер все время был занят.

Наконец длинные, продолжительные гудки вывели изобретателя из грустных раздумий, и, когда он снял трубку, телефонистка с междугородней профессиональной скороговоркой сообщила, что на линии Москва. Воробьев тут же услышал знакомый голос начальника отдела из Комитета по делам изобретений. Поздоровавшись, он хотел было изложить причину своего звонка, но стал заикаться, и москвич мигом понял, что требуется человеку. Перебив Воробьева, он сообщил, что письмо в облисполком Славянову отправлено. Теперь надо ждать, когда его получат. А уж там, можно не сомневаться, заварится такая каша, что Филиппову этому придется очень не сладко.

— Да-а я-я… я не про это! Надо все о-о-остановить! — еле выговорил Воробьев.

— О чем вы? Теперь поздно. Бюрократическую машину уже не остановишь! Мы вас в обиду не дадим. Ждите. Скоро, очень скоро все начнется! Пока! — будто не разобрав, о чем просит Воробьев, работник комитета бросил трубку и в сердцах выругался: «Чего захотел, изобретатель! Остановить машину! Поздно, дорогой! Надо было раньше думать!»