Вадим Прокофьев - Наш Артем

Пора покидать пароход, они прибыли в порт Брисбен. Но Артем не спешит. У него такое ощущение, что если он ступит на землю Австралии, то это навсегда. Пароход, пусть он и чужой, и сел он на него не в России, а в Шанхае, — но море издавна соединяло людей, как горы их разлучали.

Наседкин, Щербаков, Саня уже сошли на берег. Эх, ребята, ребята, ведь у вас в карманах ни гроша, и сегодня вам негде приклонить голову, а что же будет завтра?

Артем вдруг почувствовал, что прощальный обед, которым их сегодня накормили на пароходе, — был не больше чем легкий завтрак, и сейчас он уже не против бы его повторить.

Артем был, наверное, последним пассажиром, сошедшим с парохода. После стольких дней пребывания на вечно покачивающейся, а порой и встающей дыбом палубе ноги неуютно чувствовали себя на твердой земле. Артем не успел еще оглядеться, не успел выйти за пристанскую таможню, как очутился в окружении крикливых, нахальных, лезущих в душу и в карман вербовщиков. В разноголосом крике сначала он так и не понял, куда, на какую работу призывают идти эти люди. Но одно было приятно сознавать — в Австралии иммигрантам не придется искать работу, судя по всему, работа сама ищет подходящих людей. Прислушавшись к воплям вербовщиков, Артем с удивлением отметил, что почти все они приглашают на работу в сахарную промышленность. Артему хотелось бы услышать предложения, исходящие от машиностроительных заводов, транспортных контор. Нет, только сахарная. Странно, очень странно.

Наседкин и Щербаков, кажется, уже ударили по рукам, им нетерпится получить аванс… и хоть чего-нибудь поесть. Артем сделал знак Наседкину — погоди, потерпи немного. Он заметил невдалеке группу докеров, присевших на какие-то огромные тюки и разложивших нехитрую снедь.

Артем подошел к грузчикам. Его английский был далеко не безукоризненным, впрочем, и докеры разговаривали на местном жаргоне, поэтому прошло немало времени, прежде чем Артем уяснил — рабочие сахарной промышленности бастуют, а посему предприниматели и решили подменить их штрейкбрехерами из числа иммигрантов, ежедневно прибывающих в эту страну. Докеры скоро убедились, что этот русский парень хорошо понимает, что значит пролетарская солидарность, заулыбались, пригласили отобедать вместе. Он спросил докеров, не найдется ли для него и для его товарищей работы в порту. Те невесело покачали головами. В порту сейчас работы не сыскать, но Австралия все еще страдает недостатком людей, рабочие руки требуются, так что русский может не беспокоиться — без работы он не останется.

Первая ночь в благословенной Австралии была далеко не райской. Днем жарко, а вот ночью и заморозки случаются. Спать же довелось на улице. Да какое там спать! Всю ночь танцевали то на одной, то на другой ножке, петушились и проклинали Австралию.

Наутро чуть свет двинулись в город искать русскую колонию. Долго плутали по ничем не примечательным улицам Брисбена — столицы штата Квинсленд. С любопытством разглядывали вывески, Артем даже вспомнил детство, когда вот так же по вывескам находил дорогу домой в казавшемся тогда огромным Екатеринославе.

Вывески изумляли. Казалось, что весь Брисбен застроен кабаками, лавками и спортклубами. Не попалось им на глаза ни одной вывески, указывающей на наличие библиотеки, синематографа, правда театр есть, но, как выяснилось, — единственный и причем на весь штат Квинсленд. М-да! Чем же здесь живут люди? Этот вопрос Артем невольно задал какому-то австралийцу, удивленно задержавшемуся около группы русских, разглядывающих театр.

— Чем живут? По-моему, пивом.

В правоте этих слов Артем убедился уже через несколько дней, когда с помощью председателя русской колонии устроился на строительство железной дороги километрах в шестидесяти от Брисбена. Взрослый австралиец выпивает в день не менее двух литров пива, от мужчин не очень отстают и женщины. Правда, пиво здесь отменнейшее. Артем вообще не любит всякие алкогольные напитки, но австралийское пиво пил с удовольствием. Главное его достоинство — превосходно утоляет жажду. А это немаловажно для Австралии.

В глубокой котловине, обрамленной невысокими лысыми горами, сгрудились палатки строителей железной дороги. Вокруг липкая тишина безлюдья и теплый, весомый воздух. Кажется, что именно он и глушит звуки, днем сгущает зной, а ночью обертывается инеем. Редкие гудки паровоза звучат здесь, как всхлипы, как призыв о помощи.

На что уж здоров Артем, но здешние шпалы это что-то ужасное, словно их отлили из чугуна. Местные строители уверяют, что эти чудовища не меняют по четверти века. Поднимешь такую, и свет в глазах меркнет.

Артем прибыл сюда в компании двух англичан. Через несколько дней он остался в одиночестве. Англичане оказались слабаками. Один попросту сбежал, второй же поднял шпалу, надломился и уронил ее себе на ногу. Ясно, сломал.

К вечеру до палатки добирались чуть ли не на четвереньках. Через неделю Артем втянулся в работу, набил мозоли на новых местах — на плечах и на шее. Куда-то подевалась и свинцовая усталость. Можно теперь и оглядеться, постараться понять — что же это за страна Австралия, как здесь живут «высшие» и «низшие».

Партией строителей руководит подрядчик Томсон. Ему совершенно безразлично, как живут четыреста рабочих, отданных под его команду. Наметанным глазом из этих сотен людей он сразу отличил русского Тома, как прозвали здесь Федора Сергеева. Он не просто физически сильный рабочий, а умный человек, с умом делает самую простейшую работу, которая, казалось, требует лишь одной силы. Вскоре Артем стал молотобойцем в отряде подрывников. В скале нужно пробить отверстия, чтобы заложить взрывчатку. Не хитрое, но тяжелое и опасное дело. Иногда запальщики забывают сосчитать количество взрывов, бурильщик может случайно вставить свой бур в шпур, где лежит почему-либо не сработавший заряд.

На этой работе Артем пробыл недолго. В конце концов его сделали подрывником. Вот теперь уж, действительно, не зевай. Силы тут не надо, зато необходимы ловкость, максимум внимания, быстрота.

Но разве можно жить только одной работой, ради денег, ради хлеба насущного? И сколько так можно жить? Эти мысли обуревали Артема не только по вечерам, но даже во время взрывов, когда он лежал, уткнувшись головой в какой-нибудь осколок скалы, большой валун.

Начали пошаливать нервы, а это могло кончиться плохо, очень плохо. Он сбивается со счета. Сколько уже отгремело? Придется самому обойти все воронки, нельзя, чтобы из-за его дурацких дум погиб бурильщик. Еще не осела пыль, поднятая последним взрывом, когда Артем вскочил, грязный, полуголый, с воспаленными глазами, обожженными руками. Вчера он забыл их прикрыть и спалил. Придется идти на поклон к кочегару паровоза и выпрашивать склянку машинного масла.