Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

— Потерпишь, — сказали ему, заламывая руки, чтоб он не мог сопротивляться.

— А-аа, — закричал Манек.

— Слушай, мы просто прикалываемся, — успокаивали его. — Не будем затевать драку. Тише, а то тебе будет хуже.

Манек перестал сопротивляться, и ему отпустили руки.

— Ну вот, хороший мальчик. А теперь скажи, какой предмет ты изучаешь?

— Рефрижерацию и кондиционирование.

— Отлично, сейчас протестируем тебя. Узнаем, на что ты годишься.

— Ладно. Можно только сначала в туалет?

— Нет, это позже. — Манека привели в мастерскую, где стояла большая холодильная установка, и велели раздеться. Он не пошевелился. Тогда с него стали срывать одежду.

— Не надо, пожалуйста, — умолял Манек, брыкаясь и отбиваясь. — Пожалуйста, не надо! — Он молился, чтобы здесь чудом объявился Авинаш и спас его, как спас в прошлый раз поваров от разозленных вегетарианцев.

Ловким негодяям потребовалось меньше минуты, чтобы раздеть юношу догола.

— А теперь слушай внимательно, — сказали ему. — Первая часть испытания не сложная. Мы на десять минут закроем тебя в холодильнике. Только без паники. — Манека запихнули в камеру, согнув пополам, чтобы он мог поместиться, и заперли дверцу. В темноте ему показалось, что он в гробу.

Хулиганы ждали его реакции, чтобы вволю посмеяться. Вначале была тишина. Затем в дверь яростно заколотили, это продолжалось минуты две, потом вновь ненадолго воцарилось молчание. Когда забарабанили снова, стук звучал тише, реже, сбивался, на какое-то время замирал.

Скоро слабый стук прекратился совсем. Мучители посмотрели на часы — прошло только семь минут из обещанных десяти. Однако они решили все-таки открыть дверцу.

— О! Что это? — В лицо им ударил зловонный запах. — Этот сукин сын обосрался в холодильнике.

Окоченевший Манек не мог выйти наружу. Замерзшее, скрюченное тело вытащили из холодильника и поскорей захлопнули дверцу, чтобы не чувствовать вонь. Находившийся в полубессознательном состоянии Манек не мог разогнуться.

Мучители наградили его издевательскими аплодисментами.

— Очень хорошо. Первый экзамен прошел на отлично. Дополнительные баллы за дерьмо. Хорошая работа. Переходим ко второй части испытания.

Манек пытался говорить, его посиневшие губы дрожали. Негнущиеся руки тянулись к пижаме. Кто-то отбросил ее.

— Не торопись. Теперь докажи, что твой термостат еще работает.

Окоченевший Манек, ничего не понимая, смотрел на них широко открытыми глазами.

— Ты ведь изучаешь холодильники и кондиционеры. Тогда должен знать, что такое термостат.

Манек покачал головой и снова предпринял жалкую попытку ухватить пижаму.

— Вот твой термостат, идиот, — сказал один из них, шлепнув его по замерзшему пенису. — Покажи нам, как он работает.

Манек опустил глаза вниз, как если б впервые видел свою крайнюю плоть, и мучители снова зааплодировали.

— Отлично. Термостат определен правильно. А он работает?

Манек кивнул.

— Так докажи. — Но он все еще не понимал, чего от него хотят. — Валяй, заставь его работать. Расшевели. Подергай! Подергай! Подергай! — скандировали они.

Манек наконец понял, чего от него хотят. Губы его слегка оттаяли, и он смог заговорить:

— Пожалуйста, я не могу. Отпустите меня, пожалуйста!

— Надо сдать вторую часть экзамена. Или придется вернуться к первой части и на этот раз заморозить тебя вместе с дерьмом. Проверка термостата обязательна.

Манек взял в обессиленные руки свой пенис, поводил им туда-сюда и отпустил.

— Это не работа! Лучше старайся. Подергай! Подергай!

У Манека полило из носа, он стал двигать вверх-вниз крайнюю плоть, а мучители подбадривали его криками. Желая поскорее покончить с издевательствами, он старался изо всех сил, запястье заныло, пенис никак не отзывался, и Манек с тревогой подумал, что заморозка могла быть тому виною. После долгих стараний он в конце концов при вялой эрекции все же кончил.

Мучители одобрительно заржали, они свистели и гоготали. Кто-то сунул ему пижаму, и всех их как ветром сдуло. Не желая следовать за ними, Манек еще некоторое время стоял в мастерской, выжидая, когда все стихнет.

Помыв испачканные бедра и ноги, он вернулся в свою комнату и, забравшись в кровать, долго лежал в темноте на спине и глядел в потолок, дрожа всем телом. Страшно подумать, что будет, когда инструктор откроет холодильник.

Час спустя Манека все еще била дрожь, и тогда он достал из шкафа одеяло. Было ясно, что надо сделать, когда он согреется. Надо встать, собрать вещи, а утром взять такси до вокзала и уехать домой на первом поезде.

Но что скажут родители? Можно представить первую реакцию отца — тот решит, что сын сбежал, как трус. Мать сначала примет его сторону, а потом, как всегда, выслушает отца и изменит свое мнение. Вечные перемены. Об этом говорил корректор в поезде: нельзя избежать перемен, надо к ним приспосабливаться. Но это не касается перемен к худшему.

Полночи Манека, пока он медленно паковал коробки и чемодан, раздирали сомнения. Оставшуюся часть ночи он провел, снова раскладывая вещи по местам и сочиняя письмо родителям. Он писал, что до сих пор не был с ними достаточно откровенен, о чем сожалеет — не хотелось их расстраивать.

«Общежитие — жуткое место. В нем невозможно жить. Дело не только в том, что здесь очень грязно и скверно пахнет, что я не выношу, но и сами люди ужасные. Многие из них даже не студенты, и для меня остается загадкой, как этим типам позволяют здесь жить. Они курят гашиш и марихуану, напиваются и дерутся. Открыто играют в азартные игры и продают наркотики студентам. — Немного подумав, он приписал: — Один даже мне предлагал купить. — В этом месте родители должны задуматься. — Все это так ужасно, что я хочу как можно скорее вернуться домой. Я буду целыми днями работать в магазине и обещаю во всем слушать отца».

Манек чувствовал, что письмо должно произвести на родителей сильное впечатление. Не нужно посвящать их в тот стыд, что он перенес, они и без того начнут действовать.

В глубине души мистер и миссис Кохлах были рады, что Манек хочет домой. Оба отчаянно скучали по сыну, но никогда не решались об этом говорить — даже друг с другом. Они предпочитали притворяться, особенно при посторонних, и рассказывали, как радуются и гордятся, что сын получает достойное образование.

И даже неожиданное письмо Манека мало что изменило. Они делали вид, будто ничего не произошло.

— Жаль, если он так скоро вернется назад, — сказал мистер Кохлах.

— Да, тогда он потеряет единственный шанс сделать хорошую карьеру, — согласилась миссис Кохлах. — Что ты думаешь, Фарух? Как нам поступить?

В глубине души мистер Кохлах понимал: если сыну плохо, нужно немедленно вернуть его домой. Но, наверное, следует проявить волю и найти какое-то другое решение — все этого ждут, в том числе и друзья. Иначе его будут обвинять в малодушии.