Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

Прошло некоторое время, прежде чем я опомнился. И возмутился. С какой стати? Мне надоело чувствовать себя ничего не понимающим, надоело принимать все, как есть, и соглашаться, не умея найти объяснения.

Но мир, конечно же, устроен разумно. Сомневаться в этом нелепо. Нужно лишь обладать запасом терпения. Все загадки со временем раскрываются сами, как цветы поутру. Замелькали в выбитых окнах знакомые очертания домов и улиц.

– Сходите на следующей? – спросил я вертлявого человечка, который терся возле кабины.

– Я вообще не схожу, – сердито бросил он.

Я взглянул на него внимательнее. Если бы он сказал, что хочет прокатиться, я бы понял: он из ловцов. Но мужчина поспешно начал протискиваться в глубь троллейбуса. Возможно, мне опять показалось, но и он, по примеру Суфлера, что-то шепнул водителю. Троллейбус затормозил. Хватит, решил я. Довольно. Слишком много неясностей. Уж эту загадку я разгадаю. И вышел за ним следом.

Я успел отметить, что серый пиджак ему сильно велик. А брюки коротки. Мужчина пытался затеряться в толпе, я не упускал его из виду. И тут две пары крепких рук стиснули мои предплечья. Я даже не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, кто меня держит, – так больно они вцепились.

В глубине дворика, куда меня втащили, рядком стояли металлические коробки гаражей. В узеньком проходе между ними земля была черная и мягкая. Сюда не доставало солнце. Бледненькие росточки даже не поднимали свои обреченные головы, так и чахли без тепла и света. В землю были вмяты окурки, прочий мусор и осколки разбитых стекол – возможно, троллейбусных.

За гаражами открылась небольшая площадка, запертая с четвертой стороны глухой стеной дома. К ней меня и поставили. Лопатками я ощутил холод сырых кирпичей.

Теперь я увидел своих конвоиров. Один был седой бородач с высоким крутым лбом, второй – чернявый загорелый малый с перебитым носом. Этот, ни слова не говоря, выхватил мой портфель и полез внутрь.

– Ага! – издал вопль радости он, обнаружив бутерброд. Разломил его на две части, меньшую отдал бородачу, а в свою тут же впился зубами.

– У меня еще молоко было, – не зная, как вовлечь их в беседу, сказал я.

– Молчи, – промычал чернявый.

Покончив с бутербродом, он достал мой скомканный галстук, служебную документацию. И – с изумлением – долото.

– Ага! – уже не так уверенно проговорил он Бородач задумчиво жевал.

– Я же говорил, ерунда, – заметил он. Взял галстук и начал повязывать.

Из прохода выскочил тот самый, который проговорился, что не собирается сходить.

– А мне долю бутерброда не оставили?.. Вдруг над головами у нас раздался грохот. На крыше ближнего гаража, словно памятник на постаменте, возникла фигура в серой шляпе, измятые поля которой загораживали солнечный свет. Но лицо мне все же удалось разглядеть.

– Возьмите инструмент вашего отца, – сказал я. Суфлер сдвинул шляпу на лоб и неуклюже спрыгнул вниз.

– Когда видел его? – хрипло спросил он.

Я отвернулся. Чернявый цепко держал меня и дышал в затылок.

– Говори, когда ридел, Караганда! – пригрозил Суфлер.

– Ну'вчера, – ответил я.

Суфлер наклонился и поднял долото.

– Отпусти, – велел он чернявому.

Чернявый повиновался. Я расправил грудь и размял лопатки.

– Все уходите, – буркнул Суфлер. – Я сам... Они послушно и нехотя, один за другим, исчезли в щели прохода. Мы тоже вышли из-за гаражей во дворик. Суфлер направился к детской песочнице, где никто не играл, сел на деревянный ее бортик под пятнистым грибком. Похлопал ладонью по бортику, приглашая садиться рядом.

– Ну, угнали троллейбус, – произнес он. – Так что теперь? Я не оправдываюсь, но ведь попробуй, попади в транспорт запросто. Невозможно, сам знаешь. Все на работу опаздывают. А какие ручные – те битком. А Коля всех катать хочет...

Он говорил горячо. Его волнение передалось мне. Но я не показал виду. Это Суфлера разожгло.

– Ты что, Мариуполь, я серьезно.

Он еще говорил и гулко бил себя кулаком в грудь. А мне вдруг показалось: это речь моего друга. И я тоже заговорил – обо всем, о своей усталости и растерянности, жаловался на то, что ничего не могу понять и во всем запутался. А потом позвал его к себе – выпить чайку.

Шли пешком. Троллейбусы мчали мимо, торопясь по каким-то своим делам.

– А у нас – санаторий, – хохотал Суфлер. – Ну представь, Кзыл-Орда, катаемся целыми днями. И людей катаем. А? Научим водить. Не хочешь путевочку?

– Отпуск мой продолжается. Хочу, – сказал я.

Ранним утром мы стояли на троллейбусной остановке. Всходило солнце, смягчая мглистую сероватость золотистой подсолнечной теплотой. Обычно в это время, поджидая дядю Гришу, я совершал обход очередной крыши и вдыхал разреженный, почти горный воздух. Здесь, внизу, воздух был густым и тяжелым, да еще Суфлер дымил под боком, выкуривая одну папиросу за другой. Редкие в этот час троллейбусы, шевеля дугами, словно тараканы усами, подкатывали и отъезжали почти пустыми. Но тот, которого мы ждали, все не появлялся.

Замелькали разноцветные легковые машины. Пассажиры, что жаждали ехать, словно притянутые магнитом, стекались к остановке. Набирал силу обычный дневной круговорот. Темп его все возрастал. Жизнь начинала кипеть и шкворчать в нагревающемся подсолнечном свете.

Суфлер медленно, как бы раздумывая, ввинтился в людскую коловерть. Я последовал за ним. Дворами и проулками мы вышли на тихую улицу, где вдоль тротуаров, один за другим, как длинный-длинный поезд, стояли пустые безжизненные троллейбусы с опущенными дугами и отверстыми жабрами. Я с трудом подавил в себе мальчишеское желание вскочить в первый же. Представил, как они понесутся, трубя, всем стадом по улице, – и сдержался. За заборчиком, сооруженным из поставленных на торец бетонных плит, тоже теснились продолговатые неуклюжие коконы троллейбусов с начатками крыльев на спинах. А напротив троллейбусного парка раскинулся настоящий парк. Высокие чугунные пики ограды, казалось, с трудом сдерживали натиск зеленой листвы – пористой мшистой массой, она продавливалась наружу. Природа рвалась в город, город пытался сохранить обособленность.

В бесконечном троллейбусном ожерелье мы вскоре разыскали наш – измятый и ржавый. Он был пуст, но неподалеку, заложив руки за спину, прохаживался Человек, который проговорился. Завидев нас, он метнулся прочь.

– Эй, Кентукки, ты куда? – крикнул Суфлер. Тот приблизился. Под глазами у него пролегли фиолетовые круги, волосы были всклокочены.

– Почему не работаете? – спросил Суфлер.

Человек скользнул по мне неопределенно-шкодливым взглядом. Я отошел в сторону. Они сразу же начали оживленно жестикулировать, затем Суфлер достал из кармана свисток, приложил к губам. Полились нежные звуки. Тотчас из-за угла появились и бородач, и горбоносый, и водитель. Здороваясь с Суфлером, они озабоченно поглядывали на меня и залезали в троллейбус. Последними сели мы с Суфлером.