Агния Кузнецова - Много на земле дорог

Костя поднялся на ступени крыльца и неожиданно для себя сказал:

— Я сидел на бревне у реки. С кем ты была там сейчас, Лиза?

Щеки ее стали еще пунцовей. Губы задрожали от смеха.

— Костя! Что за допрос? — Она не рассердилась, но смутилась.

Легко сойдя с крыльца, слегка закинув голову, она пошла медленно и величаво. А Костя смотрел ей вслед до тех пор, пока к нему не подбежали первоклассники.

— Костя, Костя! — кричали они наперебой. — Возьми нас в поход!

— Не Костя, а Константин Павлович! — сердито оборвал их вожатый. — Сколько раз говорить вам! — И он ушел в школу, громко хлопнув дверью.

А ребята изумленно переглянулись. Никогда они не видали старшего пионервожатого таким рассерженным.

В вестибюле встретился Илья Ильич. Он шел торопливо и, казалось, раздумывал о чем-то важном, чем-то был озабочен.

— Костя, — сказал он, — что за новшество ты проповедуешь? Директор из Семиреченской восьмилетки жаловался. Говорит, ты их вожатым головы крутишь.

Илья Ильич снизу вверх с любопытством посмотрел на рослого юношу.

— Я же не настаиваю, — пожал плечами Костя, — я только свою точку зрения высказал. Так, мол, я бы поступил, если бы был вожатым восьмилетней школы…

— Отменил бы учком? — с еще большим любопытством спросил Илья Ильич, и брови его высоко поднялись.

— Отменил бы, — убежденно сказал Костя. — Я уверен, что в восьмилетней школе учком не нужен. Все должна делать пионерская дружина. Есть совет дружины — зачем же учком? Есть председатели советов в отрядах — зачем же старосты?

— А соревнования между классами? А дежурства и другие хозяйственные дела? — спросил Илья Ильич.

— Ими тоже совет дружины заниматься должен. Вы поймите, Илья Ильич, много лет назад во всем этом был смысл — пионеров тогда по пальцам считать можно было, а теперь все пионеры…

— М-м-м… — неопределенно отозвался Илья Ильич и задумался. — А знаешь, Костя, это любопытная мысль. Я посоветую директору восьмилетки попробовать упразднить учком…

— Он побоится, — усмехнулся Костя.

Илья Ильич еще выше вскинул брови. Но разве можно директору и пионервожатому так долго разговаривать в вестибюле школы? За спиной того и другого уже стояли ученики с вопросами наготове.

— Ну, что тебе? — недовольно спросил Илья Ильич вздыхающего за его спиной девятиклассника.

А Костя в окружении ребят направился в пионерскую комнату.

Ребята быстро разошлись, и он остался один. Видимо, они почувствовали, что Косте почему-то не до них. Он закрыл дверь на ключ, сел в угол и, привалившись к стене, задумался.

О своей любви Костя думал часто и много, Любовь эта наполняла его сердце, она озаряла все, чем он жил. Он знал, что никогда не осмелится сказать Елизавете Петровне о своем чувстве. Знал и то, что она никогда его не, полюбит. И, несмотря на все это, он не пытался заглушить свою любовь. Его влекло ко всему, в чем была большая душевная красота. Такая душевная красота была и в его чувстве к Елизавете Петровне, чувстве чистом и светлом.

В субботний день после двух уроков (остальные Елизавета Петровна разрешила отменить) Костя ушел с пионерами в поход.

День выдался сухой, ясный, чуть ветреный. По-осеннему бледное небо было безоблачным. На западе, за тайгой, пряталось большое, круглое солнце. Оно казалось нестерпимо раскаленным, но на землю падали его уже не жаркие лучи.

Длинная колонна пионеров растянулась по дороге. Ребята шли с рюкзаками и мешками за спиной, с топорами, ведрами, лопатами в руках. Шли бодро, иногда с песней, порой под четкую барабанную дробь. Веселый смех, говор, выкрики то и дело оглашали притихший лес.

Давно остались позади неуютные осенние поля, проселочные дороги с колеями, неровно схваченными заморозком, опустевшие избы полевых станов. Ребята поднимались в гору чуть заметными охотничьими тропами, перевитыми вечнозеленым стелющимся пихтовым подлеском, ступали по мягкой подстилке из кедровой хвои.

Костя шел впереди, в брезентовом плаще, в сапогах, с то́зовкой [2] То́зовка — малокалиберная винтовка. за плечами.

Вдруг он остановился. Пригляделся к стволам кедров и воскликнул:

— Стойте, ребята! Сколотень!

Несколько рук дружно подхватили огромный деревянный молот-сколотень и стали бить им по стволу.

С кедра посыпались шишки. Они на мгновение задерживались на ветвях, затем падали и терялись во мху.

Многих ребят увлекла брусника. После ночных заморозков она была сладкой, и ее темно-красные, крупные грозди лежали на поблекшей зелени сплошным ярким ковром.

Пришлось сделать привал. Почти час ребята развлекались сбором брусники и шишек. Брусники набрали огромный жестяной чайник, шишками набили карманы и рюкзаки и только после этого двинулись дальше.

Надо было засветло подняться на Медвежью гору, найти в скале пещеру, защищенную от ветра, дождя и снега, ту самую, в которой тысячи лет назад жили первобытные люди. До сих пор сохранились в этой пещере рисунки древних людей и следы копоти от их костров.

Здесь ребята должны были переночевать, а на рассвете двинуться по основному маршруту.

Прежде чем повести сюда школьников, Костя один и с пионерами-разведчиками не раз прошел по этим тропам. Еще летом в пещере был сделан запас дров для костра, заготовлено сено для ночевки. Теперь старший пионервожатый уверенно вел своих пионеров, приглядываясь к затесам и заломам на деревьях, к вехам на скалах, оставленным еще в разведывательных походах.

С начала учебного года пионерская организация школы стала собирать сведения о действиях партизанского отряда в горах во время гражданской войны, о юном партизанском разведчике Володе Заречном, доставлявшем отряду из села «Господи пронеси» не только важные сведения, но и боеприпасы. Сборы исторических материалов увлекли пионеров. И сейчас они шли в поход, волнуясь и страстно желая найти партизанскую избушку, в которой был убит Володя Заречный.

Ребята знали неумолимую строгость вожатого. Он сказал им, что в поход пойдут только успевающие и дисциплинированные. Те, кто имел двойки, исправились, кто нарушал дисциплину, забыли о шалостях. И школа вышла на первое место в районе. Костя был горд.

С особым нетерпением ждали ребята ночевку в пещере. Многие говорили потом, что никогда в жизни не забудется торжественно-приподнятое состояние, которое не покидало их в часы пребывания в древнем жилище.

У подножия скалы во мраке горел костер, освещая вход в ближнюю часть пещеры. С любопытством и волнением десятки глаз разглядывали высеченные на камне чуть заметные изображения медведя и человека с копьем.

— Костя, а может, это сделал совсем не древний человек? — вдруг усомнился Ганька.