Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

— Я не знал об этом. Короче… — Коханов запнулся, помолчал, вытирая своей лапищей красное и потное лицо, выставился снова на профессора. — Вот вы заказали биоритмы Петра в день Полтавской битвы, а почему бы не проверить ритмы Меншикова и Карла Двенадцатого?

Андрей Леонидович метнул на Коханова быстрый взгляд и живо отозвался:

— А действительно, это идея. Как, Александр, сможешь?

— Сейчас машина занята круглые сутки, обсчитывает биоритмы водителей таксопарка и нашего оперативного персонала, — многозначительно сделав упор на слове "нашего", ответил Александр.

— Ну хорошо, значит позднее? Когда вернусь из Москвы, можно будет?

— Думаю, что да.

— Спасибо, Александр, — сухо сказал Андрей Леонидович.

Александр чуть склонил голову, что должно было означать "я весь к вашим услугам". Портфель его был раскрыт, и теперь, собравшись сомкнуть его створки, он помедлил немного и вынул ещё один свиток.

— А это, — он помахал таблицами, — биоритмы Маяковского, Есенина, Фадеева — в тридцатом, двадцать пятом и пятьдесят шестом, соответственно.

— Любопытно! Кому это нужно?

— Литературоведы копают. Надеются этим кое-что объяснить…

— Ну и?

Александр ловко зажал портфель между колен и с неожиданной проворностью принялся одну за другой разворачивать таблицы.

— У Маяковского четырнадцатого апреля физические и эмоциональные ритмы положительные, интеллектуальный — минус. У Есенина двадцать восьмого декабря — та же картина. У Фадеева тринадцатого мая наблюдался упадок физических и интеллектуальных ритмов, но зато эмоциональные ритмы были на подъёме.

— Да уж, подъём, — с сарказмом сказал Андрей Леонидович. — Значит, никакого прояснения не получается?

— Как сказать… Ведь интеллектуальные-то ритмы во всех трёх случаях отрицательные.

— Хорошо, Александр, весьма признателен тебе за Петра. Извини, мы позднее продолжим разговор. Товарищи ждут.

Александр снова чуть склонил голову в поклоне, словно того требовал этикет, и, сунув таблицы в портфель, удалился из кабинета. Сергея больше всего удивили не таблицы с биоритмами Петра Первого, Маяковского, Есенина, Фадеева, не эта полумистическая возможность машин в любой момент прошлого представить состояние людей, давным-давно превратившихся в прах, а то, с какой почти официальной сухостью и неестественностью разговаривали между собой отец и сын.

— Ну так вот, молодые люди, — продолжил Андрей Леонидович снова тем же доброжелательным, располагающим тоном, каким он говорил до прихода Александра. — Первый листок — список из книги Ивана Тихоновича Посошкова. Чрезвычайно интересный был человек! Крестьянин-самоучка. Его называют первым русским публицистом. Писал о расколе, о воспитании детей, "о ратном поведении", но главная работа — так называемая "Книга о скудости и богатстве". Пробился к самому Петру, думал: царь, вернее к тому времени уже император, приветит, воспользуется дельными советами бывалого человека. И что же? Мы точно не знаем, успел прочесть Пётр книгу или нет, но надо полагать, успел, потому как вскоре же после представления книги автор был схвачен и отвезён в Петропавловскую крепость, в канцелярию тайных розыскных дел. Не учи учёного — по такому принципу. Полгода протомился старик в каземате и так и не дождался решения — умер. А за что упрятали человека? За то, что предлагал, как сделать государство Российское "зело богатым". Первый на Руси сказал, что тогда государство богато, когда богат народ, и что правда — не только нравственная категория, но и экономическая. — Он торопливо нашёл листок, поправил очки. — "…Правде отец бог, и правда велми богатством славу умножает…" Предлагал императору ввести "народосоветие", народное правительство и всеобщее обязательное обучение. И это в тысяча семьсот двадцать четвёртом году! Доказывал, что бесправное состояние крестьян невыгодно для царской казны. Великий, великий был самородок. Всю жизнь колотился о благе России и царя и вот — получил благодарность: не учи учёного!

Коханов чуть отодвинул плечом Сергея и хрипловатым от волнения голосом спросил:

— Можно ли считать прогрессом, когда ради великих целей губят тьму народа? Вот Пётр, например, или…

— Понял вас, — живо откликнулся Андрей Леонидович. — В истории есть, как некоторые считают, закон, который ещё толком не сформулирован, но примерно он звучит так: то, что должно произойти, произойдёт обязательно, рано или поздно, и если искусственно оттягивать, тормозить процесс, то это лишь усугубит болезненность разрешения от бремени, но роды всё равно состоятся. Я не совсем разделяю это мнение. Что же касается эпохи Петра, то тут, говоря языком ортодоксальной науки, про изошла революция сверху, и поэтому, как всякая революция, она не могла быть бескровной, тем более если учесть ту глубину отсталости, из которой Пётр начал вытягивать Россию. В своё время Александр Сергеевич Пушкин заметил… Дословно не помню, но смысл таков: дела Петра государственного масштаба исполнены мудрости и свершались как бы на века, а некоторые его указы как будто бы вырвались у нетерпеливого самовластного помещика, который привык понужать своих нерадивых холопов кнутом и каторгою. Тут весь Пётр. А потери — потери неизбежны. Люди нередко бывают консервативны, стремятся сохранить статус-кво, существующее положение вещей, подчас забывая, что мир изменяется непрерывно и что гармония возможна не в статике, а лишь в динамике, в непрерывном изменении всего во всём и всегда. Самая страшная сила — сила косных традиций. Вот с этой силой и схватился Пётр.

— А вы не преувеличиваете роль личности в истории? — снова прохрипел Коханов, ещё теснее надвигаясь на Сергея. От него так разило винным перегаром, что Сергей осторожно отпихнул его локтем.

— Роль личности? История учит нас, что никогда не вредно преувеличивать роль личности — так-то будет надёжнее. Но если говорить всерьёз, то могу сообщить к вашему сведению, что человечество страдало и страдает до сих пор от поклонения вещам, богам, личностям и идеям. Так вот, Пётр — несомненно, гениальная личность, но из того сорта гениев, которые подавляли своей гениальностью. Есть, как известно, и другой сорт: которых подавляли, к примеру — Джордано Бруно, Галилей, Пушкин, Достоевский, Шевченко… Не надо преувеличивать, но куда опаснее преуменьшать. Опаснее потому, что в наши Дни от одного нажима кнопки зависит судьба всего земного шара.

— Я вижу, вы изучаете биоритмы Петра во время Полтавской битвы и Прутского похода, — сказал Коханов, вовсе не думая отодвигаться и дыша прямо на профессора. — Неужели это могло повлиять на ход сражений?

— Пётр лично руководил Полтавской битвой. Не думаю, что биоритмы сыграли решающую роль. В науке любой новый измерительный прибор всегда желателен, а эти таблицы — тоже своего рода инструменты.