Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]
- Название:Квартира [рассказы и повесть]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1980
- Город:Ленинград
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть] краткое содержание
Квартира [рассказы и повесть] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Андрюша, — страдальчески улыбаясь, напомнила о чём-то своём Христина Афанасьевна.
Андрей Леонидович, явно спохватившись, горячо, обещающе кивнул ей, но тут же снова увлёкся незаконченной мыслью:
— Пётр был настолько сильной личностью, что, не исключено, обладал интенсивным, так сказать, полем воздействия на окружающих. И если то, что я говорю, — не бред собачий, следовательно, биоритмы Петра и в день Полтавской битвы, и на Пруте имели-таки какое-то значение.
— А лично мне Пётр противен. Злодей и хам, — безапелляционно заключил Коханов.
— Не буду спорить. Но вот лишь некоторые указы, которые почему-то мало известны широкому кругу, а вы уже сами помозгуйте. Тысяча семисотый год — повеление завести в Москве восемь аптек без права продажи в них вин, а зелейные ряды с непотребными травами и ядами закрыть; запретить продавать и носить с собой остроконечные ножи, чтобы меньше резались по пьяной лавочке. Тысяча семьсот первый год — запретить подписываться уничижительными именами, вроде — Ивашка, Петрушка, Николашка, а также падать перед царём на колени и зимой снимать шапку перед дворцом. Тысяча семьсот второй год — указ о введении в России первой газеты; указ против затворничества женщин, разрешение отказываться от вступления в брак при несогласии невесты. Тысяча семьсот четвёртый год — указ, запрещающий убивать младенцев, родившихся с физическими недостатками, тут же запрещено хоронить мёртвых ранее трёх дней, И так далее. Были бы мы сейчас такими, какие мы есть, если бы не преобразовательная деятельность Петра? Подумайте сами. Лично я, — Андрей Леонидович сделал ударение на слове "лично", повторяя интонацию, с какой произнёс это слово Коханов, — лично я против категорических утверждений. Излишняя категоричность, поверьте, — не лучший признак.
Он внимательно, как бы проверяя впечатление, которое произвели на Коханова его слова, посмотрел на него и, убедившись, что тот не в обиде, расхохотался и одобрительно похлопал его по колену.
— Ничего, ничего, у вас всё ещё впереди. Счастье не в том, чего мы достигли, а в том, чтобы не утрачивать тяги к движению, не останавливаться ни на миг. Но мы отвлеклись. — Андрей Леонидович отложил таблицы, взял листки, с которыми пришли к нему Сергей и Коханов. — "Я есмь Истина. Всевышний, подвигнутый на жалость стенанием тебе подвластного народа…" — начал он вслух, но умолк, быстро пробежав содержание листка глазами. — Ну, друзья, это положено знать: Радищев, "Путешествие из Петербурга в Москву", глава "Спасская Полесть", знаменитый сон путешественника. — Он взял третий листок, прочёл про себя, живо поднялся, прошёлся вдоль книжных полок, хищным броском извлёк ещё одну книгу, с жадной торопливостью принялся листать, роняя закладки.
— Точно! Петрашевский! — с радостью воскликнул он. — Показания на следствии. Тоже личность — многое можно рассказать о нём. Приговорён был к расстрелу, кстати вместе с ним и Достоевский. В последний момент, как финал изощрённой пытки, было объявлено о замене смертной казни бессрочными каторжными работами. В Сибирь! Вот так, друзья мои…
И вдруг из соседней комнаты донеслись звуки рояля — отрывистые, тревожные, настойчиво бьющие по одной больной точке.
Андрей Леонидович грузно ссутулился, замер в задумчивости. За спиной Сергея, со второго дивана насморочно дышал Павлик. Андрей Леонидович стоял с опущенной головой, тучный, тяжёлый, словно глыба из гранита. Лицо его в сумеречном свете ненастного дня было серо, рот плотно сжат, резко очерчен двумя глубокими складками.
Разбеги музыки, остановки, рывки и взлёты — всё это сочетание быстроты и меланхолии томило, надсаживало душу. Сергею стало зябко, ознобная волна прошла по спине.
— Скрябин, — чуть слышно, для себя, сказал Андрей Леонидович.
По коридору мимо кабинета прошёл с пылесосом в руках Александр, и тотчас где-то рядом, видимо, у книг, лежавших стопками в коридоре, натужно загудел мотор. Музыка оборвалась. Андрей Леонидович досадливо крякнул.
Христина Афанасьевна с осторожностью, словно бумага могла рассыпаться от прикосновения, взяла листки.
Её тонкие пальцы с припухшими суставами — Сергей поразился — были в шрамах, задубевших мозолях, в чёрных трещинках, какие бывают от частой чистки картофеля.
— В Публичке не стоит показать? — спросила она.
— Не надо, пусть оставят на память, — сказал Андрей Леонидович раздумчиво. — Вечером в Москву, а дел ещё — тьма, так что, молодые люди, прошу извинения… — Он развёл руками: дескать, ничего не поделаешь, придётся прощаться.
Сергей и Коханов дружно вытянулись, как солдаты по команде командира. Сергею стало неловко за то, что отняли у занятого человека столько времени, но Коханов, видно, настроен был иначе.
— И всё же, профессор, кое в чём я с вами не согласен, — начал было он. Сергей, стараясь сделать это незаметно, двинул его под ребро.
— Ну что ж, — улыбнулся Андрей Леонидович, — это ваше право. И очень хорошо, что у вас есть собственное мнение. Очень!
— Конечно, с вами трудно тягаться, у вас вон сколько книг, — Коханов с завистью прищёлкнул языком. — Никогда столько не видывал в одной квартире. У меня, к примеру, чуть больше сотни.
— Книги нужны мне для работы. Я книжный червь, без книг, как без почвы, погибну.
Андрей Леонидович решительно протянул руку, и они простились. В коридоре Александр методично обрабатывал щёткой пылесоса корешки книг.
Едва вышли за дверь, Сергей сказал Коханову:
— Дай до завтра листки, хочу жене показать.
— На. Только, смотри, не зажиль.
Во дворе за аркой на них накинулся бригадир Пчёлкин. Загородил дорогу и давай орать на весь двор — дескать, неужели, для того чтобы опохмелиться, нужно два часа времени, когда плиты уже привезены, доски ждут разгрузки, раствор подвезли, Ботвин бегает, ругается: сколько можно околачивать груши?! Он пятился, размахивая руками, как будто выгребал на спине с опасной быстрины. Отчасти он был, конечно, прав, но насчёт опохмелки и околачивания груш — это уж слишком! Явное передёргивание: Ботвин никак не мог сказать "околачивают груши" — это уже сам Пчёлкин, весь он тут, в этом доколачивании".
Коханов прошёл мимо и ухом не повёл. Во-первых, Пчёлкин, так же как и Ботвин, ему не начальство, другая фирма. А во-вторых, кто, где и когда сказал, чтобы крановщику все восемь часов безвылазно сидеть в башне?! Он что, не человек? Часть механизма? Поэтому-то он и прошёл мимо Пчёлкина гордо и независимо, даже не удостоив того небрежным взглядом. А Сергея вдруг взбесили нападки Пчёлкина: если бы действительно бегали к пивному ларьку или за "сухарём" в кафе-мороженое, а то по сугубо, можно сказать, научному делу отлучались.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: