Николай Сказбуш - Поселок на трассе

— Не пойму, о чем ты… — с трудом оторвался от своих мыслей Анатолий.

— О счастье. Теперь мы тоже соприкасаемся с землей; всем коллективом отправляемся на свеклу и картошку, а также на кукурузу. Но это не воскрешает того первозданного…

— Да, я помню, мамка даст подзатыльника, а дед сверху, летишь, аж чухаешься первозданно. Огурчиками хрустишь, а сам поглядываешь, что из города привезли в красивой оберточке…

— …Думаю, ломаю голову, — продолжал Никита, — оборвалась или не оборвалась связующая нить? Утрачена или не утрачена радость возделанной земли? Чем будет моя работа? Той же силой, соком земли, насущным хлебом жизни? Полное раскрытие, размах или маленькая польза? Помнишь — маленькая польза… Ну, что ж, я готов возвести пользу в ранг прекрасного, быть может, это и есть счастье возделанной земли. Но, послушай, Толя, на третьем курсе я проектировал коровник, комфортабельный коровник на сто персон или на тысячу. В двух вариантах. Выкладывался, включил все новшества кормления, поения, доения, свет, вентиляцию, автоматизацию, сигнализацию. А оказалось, что девчата убегают из коровника в город, бегут очертя голову, несмотря на автоматизацию, автоуборку навоза и подвоза — роют в городе канавы, закручиваются в городском салоне красоты, бегают на танцплощадку и ждут, ждут своего счастья. Может, и я так, — прочь от земли, как те девчата? На городскую танцплощадку! Еще по одной? — предложил Никита. — Огурчики уж больно сладкие, надо погорчить.

Погорчили огурчики, помолчали.

— Понимаешь, Толя, во мне жив еще маленький Мы-кыта, хлопчик с Моторивки, бегавший там внизу по Полтавскому шляху, проселками и левадками.

— Не пойму, что тебя грызет, Никита, работаешь, строишь, создаешь!..

Анатолий разглядывал листы ватмана на стенах: рисунки, планы и фасады с неизменной декоративной петрушкой, девицами под красочными зонтиками и лимузинами у подъездов.

— Да, создаю, тружусь, Анатоша. В поте лица… Разглядываешь мои картинки, Толя? Студенческие работы. Мать сберегла. Верит.

— Ты много работаешь!

— Это уже привычка. Состояние тела и души, если хочешь. Но хватит обо мне. Давай о твоей работе. Как твое дело, нашумевшее в прошлом году?

— Судебное разбирательство окончено, ты знаешь. Воздали должное. Таранкин отделался строгачом ввиду отсутствия присутствия. Полох остался в стороне, поскольку отношения с осужденными имели внеслужебный характер и причастность не установлена. Короче, можно так сказать — преступление изжито, обстановка преступления осталась.

— Любопытственно, Анатоша, любопытственно выражаешься… У тебя все время что-то на уме! Ошибаюсь?

Анатолии не ответил, почудилось: кто-то смотрит на него, сверлит неспокойным взглядом. Он оглянулся — на подоконнике сидел черный зверь с желтыми, немигающими глазами.

— Откуда взялась эта кошка?

— Это кот. Нетрудно определить по округлой, сытой, самодовольной роже.

— Как он попал в комнату?

— Как всегда, по карнизу через балкон. Познакомься, его зовут Черныш. Мои родители оставили нас с Чернышом на попечение соседки, очень милой женщины, ты ее увидишь; отлично готовит — суп с гренками или пирожками, пожарские, отбивные или курочку. — Никита подошел к окну, схватил кота за шиворот, Черныш мяукнул, лапы и хвост обвисли беспомощно, но глаза горели. Неутолимо. Отчужденно. Пренебрежительно.

— Шельма. Потаскун. Любимец публики. Знает свое время, прохвост — сейчас появятся биточки в сметане. И она сама, Катерина Игнатьевна — маленькая хозяйка маленького киоска на трассе.

Из коридора донесся стук в дверь, мягкий, приглушенный, похоже было — стучали носком легкой туфельки.

— Это она!

Никита швырнул кота на диван, поспешно убрал со стола бутылки, посуду, остатки закуски, кинулся в коридор:

— Пожалуйте, пожалуйте… А мы уж тут ждем не дождемся!

— Мужчины всегда рады нам, когда голодны. — Следом за подносом, накрытым салфеткой, в комнату вплыла молодая женщина, маленькая, румяная, с ямочками на щеках. Анатолий видел ее у лифта. — Вот, подкрепляйтесь, — приговаривала она, ставя на стол супник и прочее, — кушайте на здоровье. Я ж понимаю, на холостяцком положении, буфеты, автоматы.

Черный кот спрыгнул с дивана и принялся тереться о ноги Катерины Игнатьевны.

— Знакомься, Толя, кланяйся в ножки, наш благодетель, Катерина Игнатьевна…

— Мама-а! — донеслось с лестничной площадки. — Мама-а, ты где?

— Ах простите, дверь не заперла, — спохватилась Катерина Игнатьевна, — а моя девчонка следом за мной! Верите ли, ни на шаг не отпускает, до того ревнивая. Муж в командировках, так она за мной свекрухой, слова сказать ни с кем не даст.

— Мама, ты здесь? — в комнату юркнула девочка в белой блузке, на которой алел новенький, аккуратно повязанный галстук. Заметив чужого, девочка нахмурилась. — Ты скоро, мамочка? Ты скорее, пожалуйста.

— Ольга! — вспыхнула Катерина Игнатьевна. — Сколько тебя учили!

— А я ничего особенного не сказала.

— Вот видите, — смущенно заговорила Катерина Игнатьевна, обхватив девочку рукой, — ничего особенного не сказала… Да-а, наши дети, наши дети… — Повторяла она, почему-то расстроившись. — А слышали, сегодня на трассе? Ужас какой, мальчишка полез в фургон крутить баранку, в яр завалился.

— Не завалился, а убили, — возразила девочка.

— Что-о? Ты что болтаешь? Ты что сказала, что сказала! — еще более расстроилась Катерина Игнатьевна. — Что ты знаешь, что ты можешь знать?

— Знаю. Во дворе говорили.

— В каком дворе? В каком дворе? У нас и двора нет, дом на пустом месте стоит.

— У Таты во дворе. Тата говорила.

— Какая Тата? Опять эта Тата! Ты почему шатаешься по дворам?

— Я не шатаюсь. Мы всегда, все девочки, у Таты во дворе играем, всякие книжки читаем.

— Вот пожалуйста, они читают! Что вы читаете, что?

— Что хотим, то и читаем.

— Слышали? Ну, что мне с ней делать? И наказывать рука не поднимается, целую четверть проболела, в клинике лежала на обследовании.

Анатолий сочувственно присматривался к девочке — серые, внимательные глаза Оленьки, как всегда у детей после тяжелой болезни, стали большими и тревожными; рука с голубыми прожилками нетерпеливо легла на руку матери. Вокруг шеи розовая капроновая ленточка с подвешенным плоским ключом от квартиры.

— Значит, мы с тобой друзья по несчастью? — склонился к девочке Анатолий. — Друзья по коечкам больничным?

— Почему по несчастью, — не поняла Оленька, — я не знаю, о чем вы говорите. Я сказала про мальчика, а вы про что?

— Не приставай ты со своим мальчиком, — оттеснила девочку Катерина Игнатьевна. — Не слушайте ее, глупая девчонка. На трассе лучше знают, да я сама слышала и видела, как вытаскивали трактором машину, серый фургон пищеторга.