Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— Хемра… Он хвастался, что отомстил Назару за «лягушатника»…

— Ты это слышал сам или тебе рассказали?

— Сам. Нас двое было: я и еще Рахман, сын Дурды.

— А что же ты не сказал об этом раньше?

— Я ждал, когда вы вернетесь из песков. Хемра сказал, что, если мы проговоримся, он нас убьет!

— А ты сможешь повторить свои слова при людях или побоишься?

— Смогу.

— А Рахман?

Реджеп задумчиво сморщил свой маленький носик, а потом заявил решительно, непреклонно:

— И он сможет. Не боимся мы этого Лягушатника, хоть он и сильный как бык и дерется больно!

— Спасибо тебе, Реджеп, ты настоящий друг. Беги, и пока никому ни слова. Договорились?

— Договорились! — расплываясь в улыбке, подтвердил Реджеп и припустил вдогонку за своими товарищами.

Сказанное маленьким Реджепом настолько взволновало и обрадовало старика, что он, повернув от реки, быстрым шагом направился к своему дому. Звенящая радость, казалось, наполнила все его существо, он вдруг помолодел на добрый десяток лет, словно живой воды напился. Вчера, когда Акгуль рассказала ему обо всем, Атабек-ага не поверил в возможную вину своего правнука Назара.

— Не верю, чтобы Назар мог пойти на такое, — сказал старик, выслушав плачущую Акгуль, — не верю! И зря ударил его твой отец Меретли. Зря. Но мы еще с ним поговорим, — закончил он угрожающе, — тот, кто сомневается в своих близких, может быть, и сам… — Атабек-ага не закончил фразу, пожалел дорогую его сердцу невестку Акгуль.

И вот сейчас он спешил в дом, чтобы обрадовать Акгуль, снять камень с ее души.

— Я так и знала, отец! Я так и знала! — счастливо запричитала невестка. — Не мог пойти на такое грязное дело мой сын Назар! Я так и знала! Где же этот маленький Реджеп? Когда же он скажет всем?

— Не торопись, — довольно улыбнулся Атабек-ага, — теперь можно не торопиться. Соберу стариков, поговорим… Слушай, Акгуль, оказывается, в нашем поселке открылся музей, слышала?

— Слышала. Но забыла сказать вам… вчера не до этого было.

— Хорошее дело, — продолжал старик, — замечательное дело, я удивляюсь, как это нам раньше не пришло в голову? Сколько вещей пропало даром! А что же подарим музею мы?

Акгуль пожала плечами.

— М-да, — старик запустил пальцы в длинную, седую бороду, — м-да, дело серьезное, что же подарим…

— Может быть, ваш хырли, — робко спросила Акгуль, — вы ведь сейчас с новым ружьем охотитесь?

— Нет, хырли еще послужит… Привык я к нему, да оно и дальше бьет, чем новое. Из него и Назар хорошо стреляет. Может быть, отдадим в музей соллончак — люльку? Вещь красивая и со смыслом.

— Что вы, отец! — всплеснула руками Акгуль. — В ней же Керим рос! И Назара вы в ней качали! Соллончак я ни за что на свете не отдам!

— Правильно, — лукаво усмехнулся старик, — к тому же соллончак нам еще пригодится — Назар уже, считай, жених. Будешь в нашем соллончаке внуков нянчить, а я праправнуков. Хотя вряд ли дождусь этого часа, — вздохнул Атабек-ага, — слишком стар стал…

— Что вы, дорогой отец, до старости вам еще далеко. Я знаю, что за день вы по пескам столько можете пройти, сколько другой молодой по пройдет.

— Может, ты и права, дочка, — задумчиво произнес Атабек-ага, — может быть, мне только кажется, что я такой старый? Вот иногда думаю: вроде и не жил на свете, вроде все только начинается… А где мои очки? — живо спросил он невестку. — А ну подай-ка мне очки, и ручку, и листок бумаги — напишу я, не откладывая в долгий ящик, письмо Назару. Пусть парень порадуется. Пусть снимет тяжесть со своего сердца!

Давно не видела Акгуль старого охотника таким веселым, жизнерадостным — он как будто и впрямь помолодел на добрый десяток лет.

Сколько помнила его Акгуль, никогда не жаловался старый охотник на здоровье, никогда в жизни ни от чего не лечился. Правда, замечала невестка в последние годы: нет-нет да и подержится старик рукой за сердце, подержится так, будто хочет проверить — там ли оно еще, на месте ли. И отпустит как ни в чем ни бывало и снова примется за свои дела. А дел у него всегда было много. Не мог он, как другие старики, сидеть и беседовать часами в тени деревьев. Не по нему были такие посиделки. С зари до зари двигался Атабек-ага как заведенный, и видно было, что это неутомимое движение доставляет ему подлинную радость жизни, наполняет смыслом его существование.

Старик дописывал письмо правнуку, когда во двор их дома вошли четверо: председатель колхоза, парторг колхоза и двое самых уважаемых после Атабек-аги стариков.

По ритуалу гостя не спрашивают, зачем он пришел, а тот, в свою очередь, не выкладывает главное свое дело прямо с порога, а подходит к нему медленно, исподволь, с азиатской учтивостью и уважением к хозяевам дома, поэтому долго пили чай, говорили о погоде, о видах на урожай хлопка, о том, сколько волков уничтожил в песках Атабек-ага.

Наконец председатель колхоза отставил очередную пиалушку с чаем в сторону и сказал:

— Дорогой Атабек-ага, дорогая Акгуль, мы к вам с просьбой…

— Слушаю, — с готовностью отозвался старик.

— Музей мы решили организовать, чтобы дети знали о родном селе, знали о людях, которые жили здесь раньше. Потихоньку собираются разные вещи — то один принесет что-нибудь старинное, редкостное, то другой…

— Понятно, — сказал Атабек-ага, — мы уж с Акгуль думали… правда, пока ничего не решили.

— Ай, слушай, Атабек, — сказал седобородый старик — ровесник хозяина дома, — что тут раздумывать… Ясно, что надо сдать в музей Керима!

— Керима? — вздрогнула и, побледнев, переспросила Акгуль. Сердце ее оборвалось, руки похолодели. — Керима…

— Конечно, дочка, — поддержал старика председатель колхоза, — Керим не только твой муж, не только внук Атабека — он гордость всего нашего аула. Мы поместим Керима на самое почетное место. Пусть все знают, какой замечательный человек вырос в нашем ауле. Да и работа твоя, Акгуль, прекрасна! Такой работе любая мастерица позавидует!

— В Кериме словно воплотились все наши ребята, что не вернулись с фронта, — вступил в разговор парторг. — Керим для всех нас символ мужества и героизма. Мы понимаем: вам хочется, чтобы он всегда был в вашем доме, но в музее его увидит больше людей. Пусть приходят люди и смотрят на нашего героя. Разве мы не правы, дорогой Атабек-ага?

Атабек молчал. Молчал долго, напряженно думая о своем — о том, как привык он видеть Керима каждый день, как тяжело будет без Керима… Наконец сказал:

— Акгуль, решай! Это ведь дело твоих рук.

Все в ауле знали, сколько труда, времени, сил и таланта затратила Акгуль на ковер с портретом Керима. Она и сама не знала, как это ей удалось, но с ковра смотрели живые глаза Керима, и все его лицо было живым, — казалось, сейчас он выслушает тебя и скажет свое веское слово…