Михал Хороманьский - Певец тропических островов

— А в чем дело? — спросил он, взволнованный происшедшей с пани Розой переменой. — Почему вы считаете, что я ему не верю?

— Он это почувствовал… и дал понять…

— Мне он кажется скорее Изгнанником, чем лордом Джимом…

Мать Гроссенберга, необходимо пояснить, была родом с Гродненщины, где ее родители владели земельным участком. Там она в свое время познакомилась с некоей баронессой Брунов, родственницей Шимановского, немолодой уже, но очень красивой женщиной, которая, как гласила окрестная молва, была некогда первой неразделенной любовью одного недоросля по фамилии Коженёвский, который спокойной деревенской жизни предпочел приключения на морских просторах. Написанные им книги из рук адвоката, имевшего обыкновение делиться с матерью наиболее интересными новинками, перекочевали в розовую спальню пани Розы, и спальня эта заполнилась их героями… А поскольку пани Гроссенберг принадлежала к старшему поколению читательниц, то и прореагировала на это вторжение (капитанов в белых тропических костюмах) — с нашей точки зрения — весьма своеобразно. Дело в том, что Конрад вызывал у нее страх. Целую неделю она не могла дочитать до конца "Ностромо". "Тайфун" — прежде чем одолеть — много раз откладывала в сторону, а после "Победы" плохо спала несколько ночей. "Это ужасно, — говорила она сыну, — это так страшно…" Впоследствии адвокат узнал, что ее пугало не столько содержание этих книг, сколько их яркая образность. "Я как будто вижу все… сквозь неплотно прикрытую дверь в соседнюю комнату, — объясняла она. — Это страшно".

— Видно, ты недостаточно внимательно читал "Лорда Джима", — сказала она теперь. — А передо мной он стоит как живой. Человек, который ждет тебя в гостиной, словно сошел со страниц этого романа… Он… он сломался!.. И хочет, хочет… но не может выпрямиться…

— А он хотя бы… трезв?

— Тре-е-зв? — возмутилась пани Роза. — Нетрезвого я бы не впустила…

— А как получилось, что он сюда явился и столько времени меня прождал?..

— Сначала он позвонил по телефону… А когда я ответила, как ты просил, что тебя нет дома и не будет до поздней ночи, как-то неприятно засмеялся. "Понимаю, — сказал, — по-ни-маю…"

Что ж, ладно. И все-таки — почему он сюда пришел, как это произошло? А так: примерно через полчаса раздался звонок; слышно было, как прислуга разговаривает с кем-то в передней — чересчур долго, по мнению пани Розы. Тогда она выглянула из дверей. Весьма оригинально — по нашим понятиям — одетый господин, в почти белом костюме и с панамой в руке, стоял возле вешалки и что-то втолковывал ошарашенной горничной.

— Еще раз повторяю, — говорил он. — Я не могу назвать свою фамилию…

— Но почему?

— Потому что тогда пани Гроссенберг меня не примет…

Горничная вытаращила глаза.

— Но… минуту назад вы сказали, что пришли к господину адвокату?.. Господина адвоката нет дома!

— Знаю. Только… только я пришел к его матери.

Как всегда исполненная твердости и решительности, пани Роза смело переступила порог.

— Что здесь происходит? — недовольно спросила она. — Вы, простите, по какому делу?

Незнакомец посмотрел на нее так, словно пытался что-то прочесть по ее лицу.

— Сходство, ха! — воскликнул он. — Понятно, с кем имею честь. Господин адвокат чрезвычайно на вас похож…

Вахицкий не поклонился — видно, ни времени, ни сил для соблюдения светских приличий у него не было. Присутствие горничной явно его стесняло. Какой-то невыносимой надменностью веяло от высокой костлявой фигуры, по-тропически белеющей в полумраке прихожей. Ходячая гордыня с панамой в руке. Но пани Розе фигура эта вдруг показалась знакомой — знакомой благодаря своей колоритности, яркости образа. Гость продолжал коситься на прислугу, словно желая ей провалиться сквозь землю. И вдруг вытащил из-под мышки книгу в белом бумажном переплете и, не вдаваясь в объяснения, показал пани Розе обложку.

Она увидела красные буквы названия. И тогда сказала:

— Войдите.

В гостиной было еще светло, но адвокат, переступив порог, повернул выключатель. В оконной нише спиной к нему стоял Леон и смотрел на улицу. Он обернулся.

Гроссенбергу показалось, что перед ним воплощение не столько гордыни, сколько своего рода пристыженности — пристыженности, пронизанной болью. Избегая его взгляда, Вахицкий заговорил, не поклонившись и не извинившись за вторжение.

— Я узнал, что ваша матушка была знакома с особой, в которую много лет назад молодой Конрад был якобы безнадежно влюблен, — начал он.

— Кажется…

Вахицкий продолжал смотреть в сторону.

— Панна Барбра умерла, господин адвокат.

"О господи!" — чуть не воскликнул Гроссенбсрг, но вовремя сдержался.

— Вы правильно сделали, что пришли, — сказал он и пододвинул Леону кресло.

— Я должен… обязан вам кое-что рассказать. Это я… я приказал… по-видимому, я приказал ее убить.

— Кого? — не понял Гроссенберг и даже попятился. Хотя своим адвокатским ухом тотчас уловил словечко, которое заставило бы задуматься всякого юриста. — Вы сказали: по-видимому? Что это означает? — спросил он.

— Панна Дзвонигай, — послышалось в ответ, — умерла в больнице, не приходя в сознание…

Вахицкий по-прежнему стоял в оконной нише.

— Вы мне когда-то говорили, что носите при себе оружие, — вдруг вспомнил адвокат. — Что нашли среди материнских вещей маленький пистолет…

— Совершенно верно… — Леон сунул руку во внутренний карман пиджака и, секунду поколебавшись, вытащил оттуда крохотный прямоугольник, сплошь инкрустированный перламутром, только дуло чернело. Гроссенберг вопросительно посмотрел на него.

— Пистолет здесь ни при чем, — услыхал он. — Это случилось, когда я перенес лампу… с одного конца стойки на другой…

Лампа, лампа? Он уже мне что-то говорил про лампу… Адвокат вспомнил чаепитие в "Бристоле", когда он услышал из уст Вахицкого какую-то несусветную — и уж во всяком случае абсолютно бессвязную — чепуху: рассказ о посещении лавки ювелира на Паленках и о его настольной лампе. Что это могло означать?.. Впрочем, в данный момент важнее было другое.

— И все же вы сказали "по-видимому", — повторил Гроссенберг. — Раз "по-видимому", значит, вы не должны чувствовать себя виновным.

— Напротив… Я чувствую себя виновным… С головы до ног.

— Но… при каких обстоятельствах это произошло?

— Я для того и пришел, чтобы вам все рассказать…

— Она была ранена?..

— Нет, нет… Но вы понимаете, какая у меня мелькнула мысль? Неужели правда не понимаете?.. — воскликнул Вахицкий, словно удивившись, отчего в глазах хозяина в свою очередь появилось недоумение. И по-птичьи клюнул что-то в воздухе. — А между тем… это так просто!.. — Рука его поднялась вверх, причем пальцы он сложил так, будто держал в них щепотку какого-то порошка. — Подумайте хорошенько, господин адвокат, просто подумайте. Существуют лекарства — это всякий знает, — которые вызывают расширение зрачков. Есть такие, верно? Есть! Но есть и другие, от которых зрачки — наоборот — становятся маленькими, как точечки… Так я себе это представляю. — Леон говорил с лихорадочной торопливостью, проглатывая слоги. — Теперь вы, верно, уже догадываетесь, да? Догадываетесь, к чему я веду?