Светлана Гырылова - Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! [Роман-дилогия]

Пусть избранники человечества купаются в золоте-изумрудах, как свиньи в навозе, и тешатся измерением таинственной силы, энергии блеска супердрагоценностей, звенят платиновыми кандалами. Меня всегда изумляли магические чары изумруда магнитом притягивать людские сердца. Но в нирване Будды драгоценности угнетают тело, как блохи цепного пса.

Ох, как занемели руки, ноги и раздобревшее от черного хлеба, от жареной картошки тело, хотя до сорока лет сплю на полу, как аятолла Хомейни.

— Пока не прилип к черепу мой бессовестный мозг, пока не началась проказа мозга, лучше отрубить голову и выбросить в мусорный ящик! — выругалась я вслух.

Сколько драгоценных, безвозвратных лет короткой, клубнично-сладкой бабьей жизни я лежмя пролежала в нирване, пока не кольнул меня в ляжку древогрыз! Током пронзила жгучая боль, и онемевшая рука молниеносно смахнула жучка.

— Ах ты подлая божья тварь! Осатанел, как шакал, от паркетного лака, не может отличить древесину от женского тела! — я стерла заблудшую божью тварь в пыль.

От страха, что древогрызы могут просверлить мне череп и проникнуть в мозг, я вынуждена была встать, закатать рукава. Ошпарила полы кипятком и посыпала щели солью. Но древогрызы ушли в глубокое подполье, плодились пуще. Кипятком и солью я испортила свежее лаковое покрытие пола, тревожно просыпалась по утрам, чтобы вновь вручную бороться с неистребимыми червяками!

Эх! Жила-была человеческая голова, спала сладчайшим сном! Укусил пьяный жучок в ляжку, словно змея в ахиллесову пятку. Боюсь почему-то проказы мозга. Закрою глаза, шевелятся ли извилины? Вижу студень в черепушке и отгоняю продукт воображения со страхом. Я хочу видеть, как варится магма в чреве земли, а не застывший студень в черепушке!

Так, наконец-то, чиркнула мысль спичкою, озарила высокая идея издавать в отечестве газету «Благородные сенсации» в пику низким, скандальным, безбожным!

«Один ученый-самодур вырастил Голубую розу с золотыми шипами на изумрудном роге живого пасущегося Единорога, посвятив этой роскошной придури всю свою сознательную жизнь. Голубая роза с золотыми шипами окольцована аурою-радугою. Что ж? Теперь ученому-самодуру осталось украсить рог какого-нибудь счастливого рогоносца Голубою розою с золотыми шипами», — шутила демократичная газета.

Единорог — изумрудный рог, Голубая роза с золотыми шипами, кольцевая радуга, чудак-ученый, далекие звезды, мозг и сердце какого-нибудь гуманоида, венценосные Жар-птицы, алмазные фары, мусор, черви… — мир един, а тайн бездна. Я поцеловала милую добрую морду могучего синего Единорога, которого люблю необъяснимою женскою любовью.

Голубая роза с золотыми шипами в ауре-радуге на изумрудном роге могучего синего Единорога вызвала самые различные толки-кривотолки в просвещенных умах.

Философы с раздражением вылезли из тупиковых берлог, чтобы взглянуть на дивный цветок.

— Пусть все рога на свете зарастут голубыми розами— мужики вырвут их с рогами, бабы сварят настойку. Род человеческий растопчет само солнце, валяйся оно под ногами, сожрет Жар-птицу, если поймает! — и, мрачно ухмыляясь, философы уползли в берлоги Черномудрия.

Выдающийся французский скульптор-авангардист состряпал и соткал Единорога из голубых роз, а на изумрудном роге крутился-вертелся голубой глобус Земли. Но ненасытные гурманы-парижане, как козы, общипали лепестки из голубой неведомой кожи на русские борщи.

Один бедный мудрец, борющийся с голодом, успешно защитил докторскую диссертацию: «Голубая роза с золотыми шипами в ауре-радуге, выращенная блаженным ученым на живой пасущейся почве — на синем изумрудном роге, изумила меня великою утопией в области сельского хозяйства. Как бы вечно и бессмертно ни сияла чудо-роза голубыми алмазами под бурями и градом, она никого не накормит. Из изумрудного рога Единорога нам не высосать молока. Из золотых шипов не выжать нектара. Если голодных еще можно сейчас накормить колбасками из костной муки рогов и копыт, то абсолютно нечем заткнуть пасти сытых. Наступил кризис ожирения. Как спасти людей от всепожирающего обжорства??? Людям остается научиться быть сытыми волшебным запахом ауры-радуги Голубой розы, сохранив в музее единственный синий изумрудный рог Единорога. Вот это — голубая мечта Человечества».

И цвет Голубой розы с золотыми шипами в ауре-радуге был волшебным из всех цветов, вещим для зрения. Неизлечимый буйный сумасшедший с вечноблуждающим в мировом хаосе взором, взглянув на розу, опустился на четвереньки и завыл душераздирающим волчьим воем от ликующего концентрата всей земной красоты. В магическом зеркале Луны великий сумасшедший узнал свой античеловеческий лик распада, содрогнулся от смрада и стал швырять кирпичами в невинное светило, хохочущее над ним.

Самоотверженные алкоголики всего мира пили за вечное цветение Голубой розы. Она придала их горькому беспросветному пьянству высокий тайный смысл и очарование.

— За голубую водку с золотою пробкою из изумрудного рога! — произносились самые заветные, самые бес-

корыстные тосты в мире и орошались сладкими пьяными слезами. Их слезы и плевки с шипением сгорали в ауре-радуге волшебного цветка.

А женщины, женщины?! Они бессонно и завистливо мечтали из Голубой розы сварить чудодейственное снадобье для вечной юности!

Моя трехлетняя очаровательная Риммочка увидела Голубую розу, и ее угольно-черные смелые глаза, вспыхнув черными искрами, округлились. Она замерзшими пальчиками проверила игольную остроту золотых шипов и со страхом спросила:

— А голубые акулы проглотят ее с шипами и с рогом?

И только единственный человек не мыслил жизни без Голубой розы — это, только что зачатый от Пришельца иных миров, мой сын.

— Я опьянен запахом, симфонией голубизны! Роди меня, мать, досрочно! — вопил он, отчаянно брыкаясь и колыхая мой плоский, как доска, живот.

Нахальный отпрыск Пришельца родился недоноском, и тотчас сорвал цветок с рога Единорога.

Голубая роза с золотыми шипами в ауре-радуге вспыхнула чудесным фейерверком и растаяла в воздухе, ибо она не нужна была никому на свете.

Так началась чудовищная погоня богачей за изумрудным рогом.

Эта небольшая новелла была написана мною на конкурсных экзаменах для поступления на Высшие сценарные курсы в 1976 году.

У директрисы курсов было на редкость скользкое, почти неуловимое лицо. Сколько бы ни мучили, ни терзали женщины свои лица косметикою, в отличие от мужчин они все-таки редко умудряются так испохабить, так испоганить свои лица ложью и суетою.

— Вы — дочь колхозных чабанов — бросили в степи овец волкам на пир, откопали какого-то бегемота… и воображаете себя фантастом! — Кокорева смотрела в корень зла.