Виктория Борисова - Просто приворот

Вот площадь перед ратушей, заполненная народом. Трех колдуний привезли в телеге живодера и теперь прикручивают к столбам, обложенным вязанками хвороста…

Снова тюрьма. Женщина, лежащая на полу камеры на гнилой соломе. Цепи сковывают ее по рукам и ногам, но она не сможет убежать, даже если очень захочет. Ноги ее после пытки «испанским сапогом» переломаны в нескольких местах и покрыты ужасными ранами. Камера тесная, сырая и холодная, по углам шмыгают крысы…

Даже несколько минут здесь находиться тяжело, но долг превыше всего! Как тюремный духовник, он должен дать последнее напутствие грешнице. Отец Иоганн произносит подобающие слова, призывает покаяться во всех грехах, исповедаться, чтобы обрести спасение на небесах, но ведьма глуха к голосу милосердия и только твердит одно:

— Я невиновна, отец мой! Невиновна, как и все, кого я оговорила… Сможет ли Господь простить мне этот грех?

Отец Иоганн с отвращением смотрит на нее. Даже сейчас погрязшая во лжи ведьма смеет упорствовать… И вдруг с ужасом понимает, что женщина не лжет! И впервые в сердце шевельнулось сомнение. А что если все признания, вырванные под пытками, неправда?

Чтобы прогнать сомнение, отец Иоганн злобно кричит на несчастную, топает ногой и уходит прочь. А вслед ему несутся рыдания…

В тот вечер он вернулся домой в отвратительном расположении духа. Падал легкий пушистый снежок, совсем немного времени оставалось до светлого праздника Рождества, когда всякий честный христианин должен радоваться, но отцу Иоганну было не до этого. Болит голова, в теле появилась вялость, и почему-то ужасно болит левая лодыжка…

На следующий день он слег в постель. Маленькая царапина погубила его. Отец Иоганн метался в жару, а сине-багровая опухоль все распространялась выше по ноге, словно пожирая живую плоть. Рана издавала отвратительное зловоние, словно он начал уже гнить заживо. Священник страшно мучился и все время кричал от боли, если только не впадал в тяжелое забытье, но, стоило закрыть глаза, видел одно и то же, и это видение причиняло гораздо больше страданий.

Сотни женщин — окровавленных, искалеченных, в изорванных платьях, стояли длинным живым коридором и неотрывно смотрели на него. Они молчали, не двигались, но в лицах их не было милосердия. Взгляды обжигали, словно прикосновение раскаленного железа, и некуда было деться от них. Он шел между ними, содрогаясь от ужаса и боли, а впереди видны были отблески багрово-алого негасимого пламени. И не было другой дороги… Только туда.

Лишь перед самым концом настал краткий миг просветления. Отец Иоганн открыл глаза. Жар спал, и боли почти не было, но тело почти не чувствовалось.

В комнате было темно, только на столе догорала свеча. Первое, что он увидел, — лицо экономки под кружевным чепчиком. По пухлым румяным щекам текут слезы, глаза красные… Видно, что уже не первую ночь она не спала.

Отец Иоганн и сам плакал. И вовсе не потому, что чувствовал, что часы его сочтены и дыхание смерти уже коснулось его лица. В конце концов, христианин не должен бояться умирать, а лишь молиться и уповать на милосердие Божье, дарующее жизнь вечную!

Сердце разрывалось от горя и стыда, потому что увидел место в геенне огненной, уготованное его душе. В последний час своей жизни он понял, сколько зла сотворил собственными руками, и ужаснулся.

Собрав последние силы, чуть приподнялся на постели и хотел было сотворить крестное знамение, но рука бессильно упала.

С трудом он разлепил запекшиеся губы. В голосе звучала невыразимая печаль:

— Там огонь, Эльза! И я… иду туда.

Василий упал на колени, обхватив голову руками. Он плакал, все тело его сотрясалось от рыданий. Эти слезы обжигали сильнее раскаленного железа или расплавленного свинца.

Огонь как будто пожирал его изнутри, причиняя невыразимые страдания. Юноша извивался, но не мог сойти с места, словно сам был привязан к столбу, как те, другие, на площади.

«Так вот, оказывается, что испытывает человек, сгорая заживо…»

Эта мысль стала последней для него. Еще миг — и в ночное небо взметнулись языки пламени. Тело вспыхнуло, как факел, и через несколько секунд все было кончено. Осталась лишь маленькая горстка пепла.

Адский огонь не оставляет следов…

Ирина проснулась от того, что солнце било прямо в глаза. Значит, уже не утро — день на дворе! Непонятно было, почему она легла спать одетая, а главное — что это за дом и как она тут оказалась.

Комната просторная, стены обшиты деревянными панелями, окно выходит в сад… Ирина лежала на низкой и широкой тахте, покрытой пестрым тканым покрывалом. Как ни странно, выспалась она хорошо и впервые за несколько месяцев чувствовала себя легкой и отдохнувшей.

Лишь вспомнив события вчерашней ночи, заволновалась. Теперь, при ярком дневном свете, все казалось лишь дурным сном, раз она здесь, значит, это на самом деле было — погибшая Альвина, убийца в черных перчатках, человек, который привел ее сюда, и тот, другой… А что будет дальше? Она ведь дома не ночевала, там, небось, все с ума сходят. И что скажет Витя? Ужас, просто ужас.

Ирина посмотрела на часы и ахнула. Надо же, почти двенадцать! Проспала полдня. Где бы она ни оказалась, надо поскорее выбираться отсюда.

Дверь отворилась, и в комнату вошла высокая красивая девушка с распущенными черными волосами. Прямо как фотомодель… Даже в журналах Ирина таких не видела.

— Доброе утро! — приветливо поздоровалась незнакомка. — Меня зовут Диана. Хорошо ли тебе спалось, сестра?

Ирину немного покоробило, что молодая особа, которая, наверное, ей в дочери годится, фамильярно обращается на «ты». И потом, это странное слово «сестра»… У них тут что, секта, что ли?

Словно прочитав мысли, девушка чуть улыбнулась и сказала:

— Все мы братья и сестры. Наша мать — земля, а отец — небо!

«Ну если в этом смысле, тогда ладно. Каждый имеет право на свои убеждения».

Ирина вовсе не расположена была спорить, тем более о таких абстрактных понятиях. Гораздо важнее было другое — поскорее добраться до дома. Она встала, пригладила растрепавшиеся волосы и поискала глазами свою сумку. Ах вот она, стоит себе спокойненько на полу в уголке… Надо бы проверить, не пропало ли чего, но в присутствии незнакомки Ирина постеснялась это делать.

— Мне надо идти! — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал строго и уверенно. — Подскажите, пожалуйста, как отсюда быстрее добраться до Москвы?

На секунду стало страшно. Промелькнула нехорошая мысль: а что если ее вообще не выпустят? Мало ли кто эти странные люди, а ведь она совсем одна и никто на свете не знает, где она находится…

Но Диана только рассмеялась.