Олдос Хаксли - Монашка к завтраку [сборник]

– Артур, – произнесла миссис Тоупс с мучительным спокойствием, – будь любезен, закрой ставни.

Она вовсе не была напугана, нет. Но предпочитала не видеть молний. Когда в комнате потемнело, она принялась говорить – учтиво и без умолку.

Откинувшись на спинку глубокого кресла, Барбара думала о Кларе д’Эллебёз. Что это значит и кто такая Клара д’Эллебёз? И зачем он написал это там, чтобы она увидела? Он… какие могут быть сомнения в том, кто это написал? Сверкание зубов и глаз, военное приветствие: ведь знала же, что не должна махать ему в ответ. Он написал это там, пока она в море плавала. Написал, а потом убежал. Ей это даже начинало нравиться: просто необычное слово на песке, как след человеческой ноги в «Робинзоне Крузо».

– Лично я, – говорила миссис Тоупс, – предпочитаю «Харродз» [167] «Харродз» – один из самых престижных и дорогих универмагов в Лондоне. .

Грянул и раскатами разошелся гром. Недурное развлечение, подумала Барбара, кое-кто, во всяком случае, чувствует, что что-то происходит, все-таки разнообразие. Ей вспомнилась маленькая комнатка на половине лестницы в доме леди Тингами – с книжными полками, зелеными занавесками и оранжевым абажуром на лампе, а еще тот гадкий молодой человек, похожий на белого слизняка, который там попытался ее поцеловать, в прошлом году, когда они танцевали. Только то было совсем другое – ничего серьезного, а молодой человек был до ужаса уродлив. Ей виделся маркиз, бегущий по пляжу – быстрый и живой. Все тело, будто из меди, и черные волосы. Он, конечно же, очень красив. Но так, чтобы влюбиться… а вообще, что это означает? Возможно, когда она его получше узнает. Даже сейчас ей воображалось, что она нечто такое обнаружила. «О, Клара д’Эллебёз». Какая же необычайная это штука!

Длинные пальцы мистера Буццакотта прочесывали бородку. Этой зимой, думал он, надо бы еще тысячу вложить в итальянскую валюту, когда курс будет благоприятный. По весне он всегда, похоже, падает. Кое-кто мог бы выручить три сотни фунтов на свой капитал, если курс упадет ниже семидесяти. Доход с трех сотен – это пятнадцать фунтов в год, а пятнадцать фунтов – это сейчас полторы тысячи лир. Полторы же тысячи лир, если хорошенько подумать, – это на самом деле шестьдесят фунтов. Иначе говоря, кое-кто мог бы прибавить больше фунта в неделю к своему доходу с помощью такой простой маленькой спекуляции. Тут до него дошло, что миссис Тоупс о чем-то его спросила.

– Да, да, замечательно, – произнес он.

Миссис Тоупс заговорила дальше: она поддерживала в себе бодрость духа. Это правда или ей показалось, что гроза гремит уже не так пугающе громко и близко?

Мистер Тоупс сидел, протирая стекла очков белым шелковым платком. Блеклые и близорукие за морщинистыми веками, его глаза казались потерянными, бесприютными и несчастными. Он раздумывал о красоте. Есть определенные пропорции между веками и висками, между грудью и плечом. Есть определенная последовательность звучаний. Вот только к чему они? А-а, в том-то и загадка… в том-то и загадка. А еще есть юность, есть невинность. Только все это очень смутно, и существует такое множество фраз, память хранит такое множество картин и мелодий: он, по-видимому, позволил себе заплутать в них. А еще он так стар и ни на что не годен.

Мистер Тоупс снова надел очки, и в его затуманенный мир пришла четкость. В комнате с закрытыми ставнями было очень темно. Различался ренессансный профиль мистера Буццакотта, с бородкой и тонкими чертами лица. Барбара, проступавшая белой фигурой в своем глубоком кресле, казалось, отдавалась покою и раздумьям. От миссис Тоупс же остался один только голос во мраке. Она перешла уже к браку принца Уэльского: кого подберут ему в невесты?

Клара д’Эллебёз, Клара д’Эллебёз. Ей так ясно представлялось, что она marchesa. У них будет дом в Риме – дворец. Она видела себя на Палаццо-Спада [168] Дворцовая площадь ( ит .). … там такой прелестный сводчатый проход ведет от внутреннего дворика к садам сзади. «Маркиза Прамполини, Палаццо-Спада, Рим» – внушительная визитная карточка, великолепно гравированная. И она станет каждый день ездить верхом на Пинчио. «Mi porta il mio cavallo [169] «Мне принесите моего коня» ( ит .). Барбара выражается по-итальянски с ошибками. », – скажет она привратнику, который явится на звук колокольчика. «Porta» – так разве правильно будет? Вряд ли. Придется ей взять несколько уроков итальянского, чтобы обращаться к слугам как подобает. Она никогда не должна выставлять себя в смешном виде перед слугами. «Voglio il mio cavallo» [170] «Желаю моего коня» ( ит .). . Вот так надменно скажет кое-кто, сидя за своим письменным столиком в костюме для верховой езды, не поворачивая головы. Костюм будет зеленый и такая черная шляпка-треуголочка, отделанная серебром.

«Prendero la mia collazione al letto» [171] «Я буду принимать завтрак на постели» ( ит .). . Так, что ли, правильно сказать про завтрак в постель? Потому как она завтракать будет в постели – всегда. А когда встанет, то там будет такое прелестное зеркало, с тремя створками, в котором кое-кто сможет увидеть себя в профиль. Она видела, как склоняется вперед, как пудрит нос, осторожно, по-ученому. С подбирающейся сзади обезьяной? У-уф! Ужасно! «Ho paura di questa scimmia, questo scimmione» [172] «Ей страшно от этой обезьяны, этого обезьяна» ( ит .). .

С верховой прогулки она вернется к обеду. Наверное, Прамполини будет уже там, до сих пор она не решалась пускать его в свои видения. «Dov’ è il marchese?» – «Nella sala di pranza, signora» [173] «Где маркиз?» – «В обеденной зале, синьора» ( ит .). . Я начал без тебя: так проголодался. Pasta asciutta [174] Макароны с маслом и сыром ( ит .). . Где ты была, любовь моя? Каталась верхом, мой голубок. Она решила, что такие выраженьица войдут у них в привычку. Так у всех, кажется. А ты? Я был на встрече с фашистами.

Ох уж эти фашисты! Чего стоит такая жизнь, когда он все время уходит со всякими пистолетами, бомбами и прочим? Придет день, и его принесут домой на носилках. Она видела это. Бледный-бледный, а на нем – кровь. Il signore è ferito. Nel petto. Gravamente. E morto [175] Синьор ранен. В грудь. Опасно. Он умер ( ит .). .

Как сможет она вынести это? Это слишком страшно, слишком, слишком ужасно. Дыхание прервалось чем-то похожим на рыдания, Барбара вздрогнула, словно от боли. E morto. E morto. На глазах у нее выступили слезы.

Внезапно ослепивший свет пробудил от грез. Гроза ушла достаточно далеко, чтобы позволить миссис Тоупс распахнуть ставни.

– Дождь-то почти совсем перестал.

Вот так человек чуждый, чужой голос взял и вломился, когда кое-кто погружен в душевную печаль и самозабвение у ложа смерти… Барбара отвернула лицо от света и тайком вытерла глаза. Могут увидеть, спрашивать начнут, чего это она плачет. Она ненавидела миссис Тоупс за то, что та раскрыла ставни: нежданный напор света подхватил и унес что-то прекрасное, какое-то настроение исчезло – безвозвратно. Прямо кощунство какое-то.