Филип Рот - Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла

— В нас обоих есть что-то извращенное, — сказала она.

— О чем это вы?

— Мы с вами оба мономаньяки. Мне нельзя сюда больше приходить.

Вскоре она стала заходить каждый вечер, по дороге домой. Начала подкрашивать глаза и пользоваться духами с перечным ароматом, а лицо по-крысиному напрягалось, только когда он продолжал задавать глупейшие вопросы. Она приходила в новой шелковой блузке такого же фиалкового цвета, как ее глаза; и хотя верхняя пуговка бывала игриво расстегнута, к его коврику Яга не приближалась. Нет, она укладывалась на диван, уютно устраивалась под вязаным пледом, пила бокал за бокалом красное вино, а потом мчалась в Бронкс. Залезала в чулках на библиотечную стремянку и рассматривала книги на полках. С верхней ступеньки спрашивала, можно ли взять книгу почитать, а потом забывала ее унести. И каждый день у его стола росла стопка американской классики XIX века. Не без презрения, высмеивая себя, его, библиотеку, стремянку, исподволь глумясь над всеми человеческими мечтами и упованиями, она называла место, куда складывала эти книги, «мое место».

— Почему ты их не забираешь? — спросил Цукерман.

— Нет, только не великие романы! Для таких соблазнов я слишком стара. А почему ты вообще меня сюда пускаешь, в это святилище искусства? Я же не «интересный персонаж».

— Чем ты занималась в Варшаве?

— В Варшаве я занималась тем же, чем и здесь.

— Яга, может, сжалишься надо мной? Ответь прямо хоть на один дурацкий вопрос, а?

— Если ты ищешь, о ком интересном тебе бы написать, пожалуйста, пригласи какую-нибудь другую девушку из клиники Энтона. Они моложе, красивее, глупее, им будет лестно отвечать на твои дурацкие вопросы. Их жизнь богаче приключениями, чем моя, они с удовольствием тебе все расскажут. Ты будешь залезать им под юбки, а они — в твои книги. Если ты рассчитываешь на секс со мной, предупреждаю: меня это не интересует. Я ненавижу похоть. Она меня раздражает. Мне не нравятся запахи, не нравятся звуки. Пару раз с кем-нибудь — это даже приятно, ну а дальше — это общее похабство.

— Ты замужем?

— Замужем. У меня дочь тринадцати лет. Она живет с бабушкой в Варшаве. Теперь ты знаешь обо мне все.

— Чем занимается твой муж?

— Чем «занимается»? Он не графоман вроде тебя. Почему умный человек задает глупые вопросы о том, чем люди «занимаются»? Это потому, что ты американец, или потому, что графоман? Если ты пишешь книгу и надеешься, что мои ответы тебе помогут, не надейся. Я слишком скучная. Я — просто Яга, со своими взлетами и падениями. А если ты пытаешься написать книгу на основании полученных ответов, то это ты скучный.

— Я задаю вопросы, чтобы скоротать время. Так достаточно цинично, тебя устраивает?

— Я не разбираюсь в политике. Политика меня не интересует, я не хочу отвечать на вопросы о Польше. Мне плевать на Польшу. Пошло все оно к черту! Я приехала сюда, чтобы избавиться от этого, и буду признательна, если ты перестанешь донимать меня расспросами о прошлом.

Одним ветреным ноябрьским днем, когда в окна стучал то дождь, то град, а температура упала ниже нуля, Цукерман предложил Яге десять долларов на такси. Она швырнула в него деньги и ушла. Через несколько минут вернулась — по ее черному пальто уже стекали струйки воды.

— Когда ты хочешь снова меня увидеть?

— Это ты решай. Когда почувствуешь себя достаточно злой.

Она метнулась к его губам — словно хотела укусить.

На другой день она сказала:

— Я два года ни с кем не целовалась.

— А как же муж?

— Мы с ним даже этим не занимаемся.

Мужчина, с которым она сбежала, не был ее мужем. Об этом она его оповестила, когда впервые расстегнула оставшиеся пуговицы новой шелковой блузки и опустилась к нему на коврик.

— Почему ты сбежала с ним?

— Да мне и этого тебе говорить не следовало. Я говорю «сбежала», и ты возбуждаешься. Интересный персонаж. Тебя слово «сбежала» возбуждает больше, чем мое тело. Тело у меня слишком тощее. — Она сняла блузку и лифчик, швырнула их на письменный стол, к кипе так и не взятых книг. — Грудь у меня неподходящего для американского мужчины размера. Я это знаю. И форма у них для американцев неправильная. Ты и не подозревал, что я окажусь такой старой.

— Наоборот, у тебя тело девочки.

— Ага, девочки. Она пострадала от коммунистов, бедная девочка — я выведу ее в книге. Почему ты всегда такой банальный?

— Почему ты всегда такая непростая?

— Это ты непростой. Почему бы тебе просто не разрешить мне приходить сюда, пить твое вино, делать вид, что я беру почитать книги, и целовать тебя — если мне так хочется? Да любой, у кого есть сердце, так бы и поступил. Иногда тебе стоит забывать о том, что надо все время писать книги. Вот. — Она сняла юбку, потом комбинацию, встала на четвереньки, развернулась и уперлась на руки. — Вот, можешь посмотреть на мою задницу. Мужчинам это нравится. Можешь войти в меня сзади. В первый раз ты можешь делать со мной все, что захочешь, все, что тебе доставляет удовольствие, только больше не задавай мне вопросов.

— Почему тебе здесь так не нравится?

— Потому что я здесь никому не нужна! Глупый ты человек, конечно, мне здесь не нравится. Я живу с человеком, который никому не нужен. Чем он может здесь заниматься? Я работаю в клинике лечения волос, и это нормально. Но не для мужчины. Пойди он на такую работу — и через год ему каюк. Но я умоляла его убежать со мной, спасти меня от этого безумия, поэтому я не могу просить его подметать полы в Нью-Йорке.

— А где он работал до того, как приехал сюда?

— Если я тебе скажу, ты неправильно поймешь. Решишь, что это «интересно».

— Может, я не все неправильно понимаю?

— Он спас меня от людей, которые отравляли мою жизнь. Теперь я должна спасти его от изгнания. Он спас меня от мужа. Он спас меня от любовника. Он спас меня от людей, разрушавших все, что я люблю. Здесь я — его глаза, его голос, его надежда выжить. Если я уйду, это его убьет. Речь не о том, чтобы тебя любили, а о том, чтобы любить кого-то — веришь ты в это или нет.

— Никто не просит тебя от него уходить.

Яга откупорила следующую бутылку вина и так, голая, сидя на полу рядом с ним, выпила по-быстрому половину.

— Но я-то хочу, — сказала она.

— Кто он?

— Мальчик. Мальчик, который не подумал. Вот о чем спросил его в Варшаве мой любовник. Он увидел нас в кафе, подошел к нему — он был вне себя. «Ты кто?» — заорал он.

— И что ответил мальчик?

— Он ответил: «Не твое дело». Ты, наверное, не видишь в этом героизма. Но это героизм — если один мужчина в два раза младше другого.

— Он сбежал с тобой, чтобы стать героем, а ты сбежала с ним, чтобы сбежать.

— И теперь ты считаешь, что понимаешь, почему мне так нравится «мое место» у тебя на столе. Считаешь, что понимаешь, почему я напиваюсь допьяна твоим дорогим кларетом. «Она задумала сменить его на меня». Только это не так. Я хотя и склонна плыть по течению, как все эмигранты, в тебя не влюблюсь.