Борис Могильнер - Березонька

— Времени в обрез.

— Я и говорю — только себе доверяете.

Давид Исаевич свел брови, отчего лоб покрылся морщинами. «А иначе пока не получается. Пошли кого-нибудь за реквизитом в театр — разве толк будет? Вот и приходится самому шастать…»

— И как вас хватает и на основную работу и на этот факультет общественных профессий, — сказала Норшейн.

— Разумеется, этот факультет — ноша не из легких. Но кому-то ее тащить надо.

Понимала Анна Арнольдовна, что факультет общественных профессий — это эксперимент, поиск. Вполне вероятно, что от него откажутся. Пока факультет терпят. Глядят на него, как хлебопашец на дождь: нужен — для смотра художественной самодеятельности или концерта, — благословляют, а нет — так проваливай ко всем чертям. Какие приводные ремни, какие механизмы поддерживали его дух здесь, в институте, Анна Арнольдовна не очень видела, однако факультет жил. Без штатных работников, без своих аудиторий, в суете бесконечных концертов самодеятельности, изготовления фотовитрин, различных стендов факультет общественных профессий держался, действовал по стабильному расписанию, как и остальные факультеты. Наверно, все же нужен он, если в сложнейших условиях существования не угасал. Правда, Анна Арнольдовна отдавала себе ясный отчет в том, что у них, в провинциальном институте, факультет общественных профессий держится главным образом на энтузиазме, а скорей всего — на упорстве его декана. Об этом Анна Арнольдовна и сказала своему спутнику:

— Великомученик вы…

И поплотнее укрыла шарфом шею.

Давид Исаевич шагал плечом к плечу с ней, шаркая по асфальту толстыми подошвами ботинок, стараясь осмыслить ее слова. Видимо, она жалеет его и как будто искренне. Значит, есть за что. Со стороны видней. Давид Исаевич ссутулился и как-то сразу постарел.

«Хорошему человеку жить всегда трудно», — думала Анна Арнольдовна, искоса поглядывая на Давида Исаевича. Возникло желание приласкать, приголубить спутника, сунуть руку куда-нибудь под мышку ему, прижаться к его бедру, шепнуть на ухо что-нибудь доброе, теплое, но она не решалась. Почему? Поди знай. Тяжело вздохнула Анна Арнольдовна, думая о своем. Все дело в том, что он вряд ли счастлив в семейной жизни. У нее мало оснований так считать, почти никаких поводов, но все же так думалось. И она произнесла нарочито громко:

— Кто с чертом привык, тому с богом мука.

Давид Исаевич даже остановился.

— Кто бог, кто черт?

Анна Арнольдовна не ответила, ушла вперед, а Коростенский терялся в догадках, что с ней.

И вновь вспомнилось прошлое.

Давид Исаевич, сразу же после того как переправился через Дон, на секунду оглянулся. Увидел на оставленном берегу реки осиротевшую станицу Аксайскую и остро, всем существом ощутил горький запах дыма горящей степи. Одна мысль долбила мозг: «Надо сопротивляться!» И зудила нестерпимая боль — нет его батареи, грозной боевой силы, нет. Но солдатское братство ведь не рассыпалось и командиром оставался он, Коростенский.

Прежде всего Давид Исаевич распорядился занять окопы, подготовленные еще прошлой осенью. Карабины, автоматы и несколько противотанковых ружей удалось переправить, и они были в целости и сохранности. Имелся запас, довольно значительный, ручных гранат.

Не исключено, что Давид Исаевич и его товарищи по оружию со временем стали бы заправскими пехотинцами. Но на вторые сутки вместе с прибывшей на фронт свежей дивизией примчалось несколько автомашин артиллерийской бригады, в которой служил Коростенский, с приказом комбрига всем артиллеристам срочно прибыть на сборный пункт бригады.

Новые орудия удалось заполучить не сразу. Артиллеристы Давида Исаевича благополучно и вовремя добрались до сборного пункта бригады, но буквально на следующий день им пришлось отступать еще дальше в донскую степь. Бригада почти не участвовала в боях, лишь несколько раз ее оставшиеся в строю орудия отражали попытки вражеских танков прорваться через наши фланги.

И то, что артиллерийская бригада отходила без серьезного сопротивления, доставляло Давиду Исаевичу глубокое страдание. Прежде батарейцы частенько слышали его заразительный смех. Теперь же на его хмуром лице и улыбки не замечали.

Шагал по жаркой степи Давид Исаевич рядом со своими товарищами. Он мог бы сесть в кабину грузовика, который удалось переправить через Дон, но ему не хотелось отделяться от своих боевых друзей. Он шагал и шагал, а в голове роились горькие мысли. И он, Давид Исаевич, тоже несет вину за то, что приходится так позорно отступать. Если бы удалось переправить в целости гаубицы через Дон, если бы воевали получше, может, и удалось бы остановить немца. Эти раздумья прервались истошным криком:

— Возду-ух!

«Мессершмитт» коршуном снижался над степью, со звенящим ревом, на бреющем пролетел низко-низко над городом и поливал пулеметным огнем машины, повозки, гонялся даже за отдельными людьми. Бойцы открыли беспорядочный огонь из винтовок, пулеметов, пистолетов. Сделав несколько кругов, самолет исчез так же неожиданно, как и появился. Такое происходило несколько раз в день.

А дороге, казалось, нет конца. Идти становилось труднее — открылась рана на ноге. Прежде он ее за рану-то не считал, подумаешь, осколок мины царапнул лодыжку. Давид Исаевич стал заметно прихрамывать на больную ногу.

Однако все имеет свой конец, и через несколько суток изматывающего пути Давид Исаевич входил в небольшой осетинский городок Назрань, где должен был получить орудия для своей батареи.

На этот раз не приходилось долго объяснять руководителям театра, зачем у них просят декорации, и Давид Исаевич сразу же выслал за ними институтскую автомашину.

Руководителя режиссерского отделения факультета общественных профессий уже известили о вечернем спектакле. И был он занят сбором участников представления. Одна забота, одно бремя — с плеч долой!

Теперь можно позволить себе перевести дыхание. Расстегнув все пуговицы кителя, Давид Исаевич направился в библиотеку — перелистать свежие газеты и отдохнуть от суеты дел.

В читальном зале библиотеки, в дальнем углу, Давид Исаевич с изумлением увидел свою жену. Да, но она сейчас должна быть дома, а не здесь, ведь Илюшу надо накормить. Он не успел высказать своих претензий. Евдокия Петровна смотрела на него ласково, как в лучшие времена их жизни, широко улыбаясь, взяла со стола и протянула Давиду Исаевичу не очень объемистый распечатанный пакет со штампом Академии наук.

Давид Исаевич жадно сунул волосатые пальцы в конверт, вытащил оттуда журнал «Вестник отделения филологических наук»:

— Авторский экземпляр?

— Да, — кивком подтвердила Евдокия Петровна, продолжая улыбаться. Лицо ее — откровенно счастливое, скрыть ликования она и не пыталась. — Приятно вся же, честное слово, — добавила она, ласково поглаживая журнал.