Яков Ершов - Подростки

— Ну да, — подтвердила я. — В школу к нам он не ходил, а кое-кто из друзей от него отвернулся.

— Да что ты! — возразил Сережа.

— Да, да! — твердила я. — Имей мужество.

Конечно, я немного сгустила краски. Но ничего, пусть прочувствует свою вину. Злее будет.

Мы отпустили ребят, а сами остались и несколько раз прокрутили ленту с записями.

— Хорошие мальчишки, — сказал Сережа, отдавая мне магнитофонную ленту. — Добрые.

— Ребята-то хорошие, — ответила я. — Только почему так легко признает за собой вину Боря? Твердит одно: виноват, и все. А я вот думаю и одного понять не могу: где Боря прятал чемодан?

— Он его таскал с собой.

— Нет. Это он на другой день взял его и ходил с ним по городу. Это я видела. А первую ночь? Одну ночь? Домой он его не приносил. У товарищей не оставлял. Где же?

Сережа задумался. Чувствую, задел его мой каверзный вопрос. А не поможет ли он разъяснить и главную загадку: зачем был взят чемодан? Куда же он его унес?

— Погоди, — говорит Сережа. — Как бы не ошибиться. Постой, постой…

— Ты что-нибудь припомнил? Говори.

— Постой, постой… Он же снимал комнату.

— Какую комнату? Не ври. И не шути так. Это очень скверная шутка.

— Я не шучу, — отвечает Сережа. — Я с ним вместе ходил. Снимать комнату.

— Какую комнату? Для кого? Ничего не пойму.

— Он сказал: «Для двоюродной сестры, которая приезжает из Калуги».

— Зачем приезжает?

— Чтоб поступить в университет.

Час от часу не легче! А я ничего и не знала. Ни от него, ни от Тамары ни разу не слышала ни о какой Бориной двоюродной сестре.

— Странно все это.

— А чего странного? — не соглашается Сережа. — У них она остановиться не может. Тесно. А потом… ты же знаешь.

— Знаю. И все равно непонятно. Зачем ему хлопотать? Пусть бы мать заботилась о племяннице. Странно.

— Ну, как знаешь. А по-моему, все в норме.

В тот вечер впервые он проводил меня до дому. А я радовалась: наконец-то есть у нас с ним общее дело, о котором никто другой ничего не знает. Долго не могла уснуть. Все думала о Сереже, сравнивала его с ребятами из класса. Нет, никого нет лучше его. Отзывчивее и смелее. И рассудительнее.

А на другой день я позвонила ему по телефону поздно вечером:

— Сережа? Ты еще не спишь? Так вот, новость номер один: никакой сестры в Калуге у него нет!

— У кого? Какой сестры? — не понял Сережа.

— У Бори. Двоюродной сестры нет.

— Как нет?

— Очень просто. Нет, и все. Я сегодня была у его матери и все выспросила. Про всех его родных. Не только в Калуге, вообще нигде никакой двоюродной сестры нету.

Сережа подул в трубку телефона:

— Нету, говоришь?

— Точно.

— Да что он ее выдумал, что ли?

— Кто его знает! Это я еще не выясняла.

— Вот история с географией.

Трубка помолчала.

— Слушай, Сережа, — сказала опять я. — А ты дом помнишь?

— Какой дом?

— Ну, где вы комнату смотрели.

— Помню.

— Давай сходим. А?

— Шут его знает. Неудобно как-то.

— А чего неудобно, — настаивала я. — Как-нибудь объясним. Что-нибудь придумаем. А то и прямо скажем. Чего ж скрывать? Вся школа об этом говорит. Давай сходим. Может, это и окажется самым важным.

— Что ж, я не против. Давай сходим. Во сколько?

— Лучше с утра.

— С утра? Когда же? Первый урок литература. А до урока не успеем.

— С Ольгой Федоровной можно договориться.

— А может, вечером? Без колготы. Часов в пять.

— Согласна и вечером. Где встретимся?

— У кинотеатра «Юность». Подойдет?

— Конечно. Тогда до завтра.

— До завтра.

Трубка прерывисто загудела.

В воскресенье Ольга Федоровна решила увезти весь класс за город. Она уже давно твердила нам, что мы переутомились, что всем нужен отдых. А свежий воздух, физическая нагрузка, смена обстановки — лучшее лекарство. Для туристической поездки выбрали довольно живописный маршрут. От Павелецкого вокзала электричкой до Калиновки. Там пешком по пойме реки Пахры до Горок Ленинских. Спортивные игры, обед и возвращение автобусами аэропорта.

На большой перемене я подскочила к Тамаре:

— Томочка! Едешь? Я так рада!

— Конечно, еду. Все очень кстати. Боюсь только, как бы не проспать. У нас встают поздно, а будильник Василий Степанович не разрешает заводить. Режим сна у него нарушается.

— Да брось ты, Тома. Чего бояться? Я за тобой забегу.

Дома я переполошила всех. Обычно просыпалась всегда в то время, которое сама для себя устанавливала. А тут почувствовала, что отвечаю не только за себя, а и за подругу, и испугалась. Начали одолевать сомнения: а вдруг просплю? И всем наказала: разбудить! И бабушка, и мама то и дело вскакивали, смотрели на часы. Было полчаса шестого, когда бабушка поднялась, вышла на кухню. Прилечь она не решилась, присела за столом и продремала оставшиеся полчаса. Пошла меня будить. А я сама выскочила навстречу. Смеюсь:

— Бабушка, чего ты беспокоишься? Я ж никогда не просыпаю. И сейчас вскочила ровно в шесть, как по заказу.

Бабушка махнула на меня рукой и пошла досыпать.

В лес мы принесли много веселья, смеху. Я захватила с собой магнитофон, и Ольга Федоровна очень хвалила меня за это. В чемоданчике у Сережи оказался приличный набор магнитофонных записей. Слушали популярные песни, даже танцевали. Мне удалось расшевелить Тамару. Она пела вместе со всеми, играла, смеялась. В этом опять помог магнитофон. Но он же и мешал. Притягивал к себе ребят, и вокруг нас с Тамарой все время толпились люди. Поговорить наедине, к чему я стремилась, не удавалось. Только перед обедом, когда на костре в эмалированном ведре уже закипала уха, я захлопнула крышку магнитофона.

— Все, — объявила. — Перерыв.

И обхватила за талию Тамару.

— Ой, устала я, умаялась! Пойдем, Томочка, к реке. Полюбуемся на блага природы. А то, пока мы тут музыку крутим, ребята всю красоту высмотрят.

Мы шли по лугу, как по мягкому зеленому ковру. Иссиня-черные скворцы выискивали в молодой траве зазевавшихся гусениц. По берегу реки почти у самой воды прогуливалась любопытная трясогузка. Она посмотрела на нас, прикинула, не грозит ли ей опасность, и опять зашагала, плавно покачивая похожим на лопатку хвостиком. У реки цвела черемуха. Резкий, горьковатый запах ее, смешиваясь с запахом парной земли, создавал неповторимый аромат весны.

— Ой! — воскликнула я, опускаясь на ствол подмытого половодьем и поваленного ветром дерева. — Ты полюбуйся только, Томочка! Погляди. Листочки на деревьях словно изумрудные. Ни пылинки на них. А воздух! Чистый нектар. Я насмотрелась, надышалась, голова кругом пошла.

— Правда, хорошо тут, — отозвалась Тамара. — Вот бы каждый выходной так за город выезжать. Да ведь не согласится никто. Мороки с нами много.

— Самим надо беспокоиться. «Дело спасения утопающих — дело рук самих утопающих». Это, кажется, Остап Бендер сказал.