Елена Борода - Я тебя никогда не прощу

Сеня что-то пытался гавкать. Угрожал, наверное. Я даже не слышал, что он говорил. Я просто повторил ещё раз: обидят Леську – пострадает Сеня.

И наш супермен слился.

А я остался.

Я был победитель.

Я был герой.

Я был бог!

Леська, по всему видно, испытывала благодарность. Даже кинулась целоваться. Но я её остановил.

С чего она так расчувствовалась? Как будто я мог поступить иначе! Как будто мог допустить, чтобы моего лучшего друга унижали у меня на глазах!

Я ещё какое-то время чувствовал себя богом. Пока не начался урок русского языка и нам не раздали итоги контрольного теста.

У меня стояло «два». Двойка выглядела хилой и некрасивой. Русичка всегда такие ставит. У неё, впрочем, и пятёрки красотой не отличаются. Она дружит со словами, а не с цифрами. Будь её воля, она бы выводила в тетрадях «четыре» или «три» — прописью вместо цифр.

– Ну что, все довольны? – спросила русичка.

Ну и вопрос! Кто же может быть доволен «парой»? У нас таких одарённых набралось с четверть класса. Хотя мне, допустим, было всё равно. Пара и пара.

Потом меня вызвали к доске. Я долго отказывался. Что за несправедливость! Героям сегодняшнего дня полагается скидка!

Но русичка не знала, что я герой, поэтому пришлось встать и взять мел в руки.

– Да-а, Ребров, – произнесла учительница, решив, наконец, что хватит с меня мучений у доски. – В чём же причина твоей тотальной неуспеваемости по моему предмету?

– Я не люблю русский язык. Он слишком сложный, – охотно ответил я. – Иногда я жалею, что не родился в Австрии или Японии.

– Да что ты знаешь о тонкостях японского языка, Ребров!

Вообще-то про Японию я просто так брякнул. Австрия – это понятно, там Моцарт. Но в Японии тоже есть много ценного. Студия Гибли, Хаяо Миядзаки, «Ходячий замок Хаула» и прочие унесённые призраками.

– Сожалею, но для начала тебе придётся выучить родной язык, – холодно произнесла русичка. – А пока «два», Ребров! В очередной раз!

– Стабильность – залог успеха! – откликнулся я, усаживаясь на место.

Тимофей

Нютка тихонько напевала себе под нос. Что-то такое, бодрое и анлоязычное. Она вообще редко поёт, так что этот факт заслуживал внимания.

– Хорошее настроение? – поинтересовался я.

– Тебе-то что?

Обычная любезность. Это нормально.

– Скажи мне, систер, что лучше: горькая правда или сладкая ложь?

– Горькая правда.

– Ага. А кто лучше: умный мерзавец или великодушный дурак?

– Оба отвратительны.

– Нет, ты должна сделать выбор.

– Тогда мерзавец.

– Почему?

– Отстань от меня! Я не люблю рассуждать на морально-этические темы!

– Я знаю. Потому и спрашиваю. Ну, ответь! Последний раз!

– Потому что у мерзавца есть шанс сделать нравственную перезагрузку. А дурак безнадёжен.

– Поскольку без мозгов?

– Да.

Нютка помолчала. Потом добавила:

– И вообще добрых не бывает! Все добрые до тех пор, пока у них что-нибудь не отберут!

Нашу увлекательную дискуссию прервал телефонный звонок. Нютка схватилась за мобильник и скрылась за коробками.

Эти коробки ещё стояли у нас в доме. Они куда-то исчезали по одной. Не знаю, неужели правда кто-то покупал хохлому? По-моему, отец просто потихоньку избавлялся от этого хлама.

Нютка вернулась довольная, с сияющими глазами.

– На свидание пригласили? – поинтересовался я.

– Лучше! Предлагают сниматься в рекламе!

– Не нижнего белья, надеюсь?

– Ну вот что ты за человек такой, а? – возмутилась сестра. – Обязательно нужно грязью плеснуть! Нет! Не белья! Кроссовки я буду показывать, понял?

– Понял. Претензий нет.

– Да мне твои претензии по барабану! I don’t care! Это реальная работа и реальные деньги! Ты просто завидуешь! Потому что ты loser! И пессимист!

Ну вот. Нютка разошлась. Она просто волнуется, это заметно.

Я поднялся с места.

– Будь осторожна, систер! Кроссовки не трусы, конечно, но всё-таки. А насчёт пессимиста ты не права. Я больший оптимист, чем ты. Я верю, что в людях есть добро. Даже у Дарта Вейдера оно есть.

Полина

Последний раз я вживую слышала орган… Да, кажется, в Абхазии. В храме Пицунды, старинном каменном здании с отличной акустикой и чуткими стенами.

Мы с Федей и мальчишками забрели туда почти случайно. Я в том смысле, что когда еду куда-то с Фёдором, не рассчитываю на культурную программу. Он не любит вот этого всего «высокого».

Мальчишки нырнули в двери храма как-то не раздумывая. Как в пещеру. Подозреваю, что они просто хотели спрятаться от жары.

А внутри играл орган. И было прохладно. После горячего июльского солнышка очень даже прохладно.

Звук шёл отовсюду. Органиста я не видела. А музыка улетала куда-то под высоченные своды и лилась на нас уже оттуда. Как свет.

Органная музыка особенная. Я давно заметила, что одна и та же мелодия может возносить до небес и опрокидывать. Всё зависит от того, способен ли ты удержаться на высоте или она не для тебя.

Борька и Юрка забрались с ногами в кресла боковой ниши и притихли. То ли слушали, то ли просто устали.

Федя осматривался с отсутствующим выражением лица. Когда он увидел, что я смотрю на него, улыбнулся. Я улыбнулась тоже.

Тем же вечером мы пили коньяк на открытой веранде. Федя сказал, что коньяк хороший. Я не разбираюсь в коньяках, я вообще не люблю крепкие напитки. Поэтому цедила коньяк медленно. Медленнее всех.

Борька с Юркой носились где-то вместе с хозяйскими ребятишками.

Мы снимали две комнаты в просторном деревенском доме посёлка Алахадзы. От моря в двух шагах. Ребятам нравилось. Нам, в общем, тоже.

Стемнело. Над столиком зажгли свет.

Я уже давно не слышала ребят. Сказала об этом Фёдору, но он отмахнулся:

– Ничего с ними не будет, они же вместе.

Я ничего не сказала. Вместе так вместе.

К моему краю стола подсела хозяйка. Звали её тётя Нанули, и была она коренной абхазкой.

– Ты неправильно пьёшь, детка, – заметила она. – Надо так. Держи бокал в ладони. Сначала вдыхай, потом пей. По капельке. И не закусывай. Поняла, да?

Я кивнула.

Нанули казалась мне непростой женщиной. Она, конечно, как почти все здесь, держала кур, корову, сдавала комнаты отдыхающим, делала домашнее вино и стряпала сулугуни на продажу, возилась с внуками. Однако было в ней что-то такое… Вот как сейчас, с этим коньячным этикетом.

– Мы с мужем ездили за границу, в Германию, город Потсдам, – Нанули словно прочитала мои мысли. – Один раз всего. Опозориться было нельзя. Перед поездкой нас в посольстве обучали этикету.

– А кем был ваш муж?

– Мастером.

Больше ничего. Мастер – значит, мастер.

– А вы?

– Женой я была, – засмеялась хозяйка. – Всю жизнь работала женой. Создавала уют, растила детей, поддерживала мужа. Ему это нужно было. Им всем это нужно, – она кивнула на мужчин, поглощённых коньяком и беседой.