Елена Борода - Я тебя никогда не прощу

Сказать честно, я в этом сомневалась. То есть, конечно, в поддержке нуждается каждый, и женщина есть хранительница очага. И всё-таки… Когда любимый в центре твоей вселенной, любовь окрыляет. Но если он пытается заменить вселенную собой, любви не хватает воздуха. Как-то так.

– Мой Юра был достоин, чтобы ему посвятить всю жизнь, – продолжала Нанули. – Орган в Пицунде не слышала ещё? Его из Германии привезли. Мой Юра его устанавливал.

– Правда?

Вот это было уже интересно.

– Знаешь, орган установить не так просто.

Я догадывалась. Несколько тысяч труб, педальная клавиатура, ручная клавиатура – у некоторых органов до семи мануалов. Ещё бы это было просто! Значит, муж Юра был органным мастером. Действительно, почётно. Их же раз-два и обчёлся!

Нанули рассказала, что в Пицунду приезжал сам Ганс-Иоахим Шуке, известный органный мастер, «Зильберман ХХ века», как его прозвали. Восхитился храмом Пицунды, его неповторимой акустикой. Здесь непременно должен звучать орган! – заключил он.

Муж Юра до тех пор имел дело только с фортепиано. Пришлось ехать в Потсдам, перенимать опыт. Но Шуке и сам взялся за дело. К тому времени он уже тяжко болел. Никто не знал, что неземные мелодии Баха с каждым днём всё отчётливее напоминают ему о завершении его достойной жизни.

– Каких людей мы видели! – восхищалась Нанули. – Какие музыканты! Плакать хотелось от того, что они просто стояли рядом с инструментом. А уж когда играли! Гарик, например . Он самый первый на нашем органе играл. Его по телевизору показывали, а он у нас в гостях бывал, как у себя дома. Вот тут же сидел, за этим столом. А как война началась, уехал .

Нанули замолчала. Воспоминания о войне – не самые светлые.

– Думали, погибло всё. Мариночка однажды прибежала, плачет. Крысы, говорит, представляешь, Нани, крысы внутри органа! Саму ноги не держат, пешком от самой Гагры топала, транспорт-то не ходил тогда. И плачет. Но потом взяла себя в руки, мастеров позвала, Юру моего тоже, деньги какие-то появились. И восстановили орган Пицунды. Сильная Мариночка женщина!

До меня дошло, что Нанули говорит о Марине Шамба. Это же известная органистка, мировая знаменитость! Для Абхазии Марина Шамба всё равно что Моцарт: именно она ввела в мир органной музыки абхазские мотивы. И вдруг – Мариночка!

– Потом всё успокоилось, хорошо стало, – лицо хозяйки посветлело. – Только Юры моего тогда уже в живых не было. А Гарик приезжал опять, уже когда в Германии жил. С женой вместе. Я, говорит, не вас благодарю, я Бога за вас благодарю! Много всего было, – заключила Нанули. – Зато теперь душа моего Юры живет в храме.

Я молча кивнула. Я представляла себе их души: всех, кого соединил уникальный орган Пицунды. Как они летают там, под сводами храма, невидимые и свободные.

– Я туда каждое воскресенье хожу, – продолжала Нанули. – И чаще ходила бы, да хозяйство у меня. И ты сходи, послушай!

– Я схожу, – согласилась я, почему-то не сообщив ей о сегодняшнем посещении храма.

– А ты не сомневайся, детка, муж тебя любит, – совершенно неожиданно сказала хозяйка. – И детей любит. Я вижу.

– Он мне не муж, – сказала я.

То, что дети – тоже не наши дети, а племянники Фёдора, я уточнять не стала.

Всё-таки тревожило меня то, что я не слышу их голосов. Не говоря уже о том, чтобы видеть их самих. Ночи в Абхазии тёмные.

Я залпом, не по этикету, выпила оставшийся коньяк и пошла к морю.

Море шумело в темноте, как огромный невидимый зверь. Я вошла в воду. Плеснула волна, и моя длинная юбка облепила ноги. Кожу что-то приятно щекотало: может, стайка рыбок, может, просто пузырьки.

Море уютно урчало. В его чреве было много детей, оно давно потеряло им счёт, а может, наоборот, знало наперечёт каждого морского конька и каждого моллюска.

Но оно не прочь было приласкать и убаюкать ещё одного. То есть меня.

Тимофей

Они подошли на следующий день в спортивной раздевалке. За ночь Панфёров осознал смысл моей угрозы и даже продумал план действий. Весьма предсказуемый, кстати.

Итак, раздевалка, урок физкультуры, четверо на одного. Ну-ну.

– Чего тебе, Сеня? – спросил я, укладывая в рюкзак кроссовки.

У нас физра закончилась, у них должна была начаться следующим уроком.

Вместо ответа Панфёров схватил меня за шею и вдавил в стену. Сильно схватил, надо сказать. И припечатал тоже будь здоров. Из меня будто воздух вытряхнули. А новой порции воздуха Сеня меня лишил, безжалостно сдавив горло.

– Ты что, ублюдок, грозить мне надумал?

Я не мог ему ответить. Но Сеня и не нуждался в ответе.

– Если вякнешь кому-нибудь о том, что знаешь, тебе не жить! – грозил Панфёров. – Так и запомни! Хоть слово скажешь, и на инвалидную коляску всем миром будут скидываться Для тебя!

У меня уже начало темнеть в глазах, я сделал знак, чтобы Сеня ослабил хватку. Тот послушался.

– А если ты… – начал я, отдышавшись.

Сеня договорить не дал.

– Здесь я условия ставлю, урод! Я!

– У тебя свои условия, у меня свои, – возразил я. – Вчера ты их услышал, повторять не буду.

– Он не понимает! – с каким-то бессилием произнёс Панфёров.

Но тут я резко рванул сквозь строй его шестёрок, оставив на поругание мешок с обувью. Фиг с ним, с мешком, кроссовки всё равно старые.

Погони за мной не было. Я знал, что на этом Панфёров не остановится. Но и уступать не собирался. Мне понравилось чувствовать себя всемогущим. Конечно, я, что называется, рискую здоровьем, и сильно рискую. Но оно того стоит.

В конце концов, если на стороне Арсения грубая сила, то у меня интеллектуальное превосходство.

Мне захотелось поделиться пережитым с Леськой.

Я нашёл её в креслах у раздевалки.

– Привет, – я сел рядом.

Леська что-то пробурчала с мрачным видом. Что-то она часто в последнее время не в духе.

– Лесь, что-то случилось?

– Ничего.

Резко и отрывисто. Пожалуй, не время грузить её своими переживаниями. Надо докопаться, что портит ей жизнь. Кроме этих идиотов, конечно.

– Леся! – начал я преувеличенно серьёзно.

– Как меня зовут? – спросила Леська.

– В смысле?

– Имя моё назови? Полностью!

Мне не понравилось, как звучал её голос. Она была на взводе, и неслабо так.

– Скажи, как меня зовут! – не отставала Леська.

– Ну, Олеся.

– Нет! – взвизгнула Леська. – Не так! Не Олеся!

Я пожал плечами. Других вариантов у меня не имелось.

– Ты не знаешь! Никто не знает! Всем наплевать! И тебе тоже!

У неё слёзы текли по щекам, губы прыгали. Я малость испугался – никогда её такой не видел.

– Лесь, ты чего?

Я попытался до неё дотронуться, но она шарахнулась в сторону.

– Ты такой же, как остальные! Даже хуже! – выпалила она и убежала, едва не сбив какого-то пятиклашку.

Тот выронил сумку и теперь испуганно смотрел на меня. Сумку я поднял, хлопнул парнишку по плечу и отправился искать спятившую подругу.