Елена Борода - Я тебя никогда не прощу

Я услышал вот что.

– Я не знаю, как с тобой ещё разговаривать, Сеня!

– Что значит как? Нежно и ласково.

– Пробовала. Не помогает.

– Значит, плохо пробовали.

– Хватит кривляться, Панфёров!

В отличие от моего утреннего сидения в шкафу здесь я был лишён обзора. Но я узнал говорящих по голосам.

Парень учился в одном классе с Леськой. И разговаривал он с классным руководителем.

Скажу про обоих.

Арсений Панфёров – личность наглая, грубая и примитивная. Рассказывать про него особо нечего.

Их с Леськой классная – Полина. В нашей школе она человек особый.

Во-первых, преподаёт историю искусства – предмет, к которому никто, кроме неё, всерьёз не относится.

Хотя рассказывает она интересно и знает много. Но нам оно надо? Я, к примеру, знаю, что Ван Гог отрезал себе ухо, а Врубеля его Демон довёл до психиатрической лечебницы. На этом мои познания в искусстве заканчиваются. Мне достаточно. Ван Гог, кстати, тоже закончил психушкой.

Во-вторых, Полина выглядит совсем не как унылая училка средней школы. У неё короткая стрижка, колорирование, рыжий с чёрным. Очень стильно. Одевается она тоже… Вроде бы и юбки нужной длины, и никакого декольте, но какая-то у неё такая одежда… Эксклюзивная, в общем. Вроде юбки поверх узких штанов или сегодняшнего чёрного платья-френч с серебряными вставками.

Полина, кстати, единственный человек, который не ругает своих учеников за то, как они выглядят. Леську в частности.

При всех своих достоинствах Полина круглая дура.

Почему я так считаю?

Прежде всего я вообще не понимаю, что она забыла в обычной общеобразовательной школе. Она может вообще не работать, её муж обеспечивает, он весьма богатый чел. Но она чего-то попёрлась воспитывать подрастающее поколение. Неблагодарное дело, я считаю.

А Сеня влюблён в Полину. То, что он в это понятие вкладывает, выражается у него соответственно уровню и облику. Любовь питекантропа – что может быть трогательнее? Полина уже вешается от его выходок.

Вот и в этот раз Сеня, видимо, чего-то начудил.

– Немедленно верни на место то, что взял! – потребовала Полина.

– Ну нет, второй раз я туда не полезу! И вообще это я для вас старался! Вы же сами говорили, что мотивы с рыбами пробуждают у вас нежность и ностальгию.

– Нормальная такая логика! А если бы я сказала, что жить не могу без Пушкина, ты бы его бюст в кабинете литературы полез отколупывать?

– Полез бы! Что мне, Пушкина для вас жалко?

– Ох, Панфёров!

– Это подарок! На стену повесите! Смотрите, как красиво!

– Ну конечно, красиво, Панфёров, это же моя композиция! Это я писала! Давай сюда, я сама всё сделаю!

– Не-ет! Тогда я точно не верну. Оставлю себе на память.

– Сеня!

– Я восхищён вашим талантом, Полина!

– Наильевна! – рявкнула Полина, потеряв, наконец, терпение. – Я тебе в матери гожусь, Панфёров!

– Да? – Сеня хохотнул. – И сколько же вам было, когда вы меня родили? Пятнадцать? Тринадцать?

– Хам! Пошёл вон, видеть тебя не могу!

– Как скажете, Полина… Наильевна. А рыбок я всё-таки с собой заберу.

Раздался характерный звяк – тарелки с таким звяком бьются о твёрдое.

Я догадался про рыбок. О том, что это за рыбки такие, о которых они твердили. Декоративная тарелка – оказывается, Полининых рук дело. Я её вспомнил. Зелёный фон, три золотых рыбки, ещё водоросли и пузырьки какие-то. Красиво, в общем. И висела эта тарелочка… В приёмной у Инки, между прочим, висела!

Я моргнул. Моя фотографическая память подтвердила: да, именно там. Именно пустота вместо украшения делала стену неправильной и смущала завуча Веру Васильевну.

Я завозился в шкафу. Во-первых, устал стоять неподвижно, во-вторых, срочно понадобилось к Инке.

Шорох услышали.

– Чего это? – спросил Сеня.

– Ничего. Иди.

Полина вытолкала его за дверь. Секунду спустя мелькнула тень, и дверцы шкафа распахнулись.

– Быстро вы, – заметил я, покосившись на её маленькие туфли без каблуков. – И бесшумно, главное.

– Тима? Ты что здесь делаешь?

– Трамвай жду. Непонятно разве?

– Понятно. Выходи, раз так. Твоя остановка.

Ну, я вышел.

– Всё слышал?

Я пожал плечами. Ясно же, что всё слышал, весь разговор.

– Ты не выдавай этого дурака, – попросила она. – Я сама с ним разберусь.

– Полина Наильевна! – со значением начал я.

– Всё, не продолжай! – Полина замахала руками. – Можно было не просить, ты и так не скажешь.

Она вздохнула и присела на краешек парты.

– У тебя как дела, Тимофей? Есть проблемы?

– Ни одной, которую можно было бы решить прямо сейчас.

– А которые можно решить прямо потом?

Полина смотрела на меня долгим и серьёзным взглядом. Ждала ответа. А я ждал, когда ей надоест ждать.

И тут вошла Леська. Шлёпнула на пол мокрые тряпки. Посмотрела недовольным взглядом на меня и Полину. Принялась оттирать доску, по обыкновению, громко сопя.

– Ну ладно, я пойду, – Полина поднялась с места. – До свидания, ребята.

– До свидания, – сказал я.

Леська промолчала.

Полина

Вот оно. С этого начались наши отношения с Фёдором. Он ухаживал за мной полгода. Упорно так. Всё перепробовал, всё! Охапки цветов домой и на работу, кольца-колье-браслеты разной стоимости, белый лимузин к подъезду моей съёмной квартиры, красный лимузин к любимой кафешке, где я коротаю время, оставшееся от обеденного перерыва. Бассейн, ресторан, аквапарк, билеты в казино, в театр, на выставку…

Я ничем не воспользовалась и ничего не приняла. Фёдор мне решительно не нравился.

Он меня страшно утомил, и в тот вечер я встретилась с ним только для того, чтобы сказать самое решительное «нет»!

Он довольно спокойно это принял. Подумал, кивнул. Потом сказал:

– Потрать на меня один вечер. Только вечер, и всё. Потом я отвезу тебя домой и больше о себе не напомню.

Я согласилась.

После всех фантазий и ухищрений Фёдора этот вечер мог показаться самым обыкновенным. Лёгкий ужин на балконе маленького уютного ресторанчика – вот и всё. Но это оказалось именно то, что нужно для первого и последнего свидания.

Фёдор был деликатен и предупредителен, а в глазах светилось прощание.

Сажая меня в машину, он поцеловал мою руку и улыбнулся. Потом сел рядом и дал знак водителю, чтоб ехал.

За окном мелькали фонари, мы часто останавливались на светофорах, и меня начало укачивать.

И тут у Фёдора зазвонил телефон.

– Ну вот, стоило включить… – Фёдор виновато улыбнулся. – Прости, ангел мой, я отвечу.

Я мысленно вздрогнула от «ангела». Фёдор знал, что я не выношу весь этот фонетический зверинец: зая, киса и прочее. И вот – «ангел мой», надо же! «Откуда эта тихая нежность?» Просто Роза и Принц Экзюпери. Перевод Норы Галь.

Фёдор отвернулся к окну и тревожно забубнил в трубку. А когда закончил бубнить, сказал: