Николай Студеникин - Невеста скрипача

— Да где же ты ходил, сынок, столько времени? — запричитала она. — Все мое сердечко изболелось…

— В гостях у Нинки был, — ответил Шурик. — Кончилась моя законная любовь, мама! Объяснились…

Утром следующего дня Шурик был в горкоме комсомола. Два следующих он потратил на поликлиники и бухгалтерии. Раздевался, дышал, не дышал, снова одевался, называл буквы, прикрывая один глаз ладонью, предъявлял документы, расписывался и выслушивал инструкции и пожелания.

По Подгорной улице проходил прямо, не глядя по сторонам.

В пятницу, получив подъемные, Шурик улетел, оставив матери половину денег и адрес Васи Танчика — куда писать.

Венька Харюшин в нерешительности постоял возле крылечка почты. В одной из досок забора была дырка — выпал сучок. Венька погладил шершавую доску рукой, убеждаясь, что дырка действительно существует, и попробовал сунуть в нее палец. Дырка оказалась маленькой, тесной, и палец в нее не вошел. Венька с недоумением оглядел свою пятерню и, внезапно набравшись храбрости, взбежал по мокрым ступеням.

Все в комнате, которую занимала почта, оказалось на своих местах: и два заваленных бумагами стола за перегородкой, и черный телефонный аппарат на тумбочке, и выпуклая фотография Ленина, читающего «Правду», и плакат, призывающий население вовремя оформить подписку на газеты и журналы, и прочие плакаты, рассказывающие о том, как правильно заполнять всякие почтовые бланки.

Не было на месте только самой хозяйки почты — беленькой Агнии. Вместо нее за столом сидела и что-то писала совершенно посторонняя женщина. «Даже шапки не сняла, — взглянув на нее, подумал Венька. — Сразу видно, что посторонняя». Шапка у женщины была пушистая, розовая.

Заметив Веньку, женщина оторвалась от своей писанины и приложила кончик ручки к губам.

— Я вас слушаю, молодой человек, — сказала она. — Что вы хотели?

«Агния где?» — хотел было спросить Венька, но замялся и посмотрел вниз, на свои сапоги, до неприличия заляпанные светлой грязью.

Женщина куснула ручку и тоже посмотрела на Венькины сапоги. Увидев их, она неуловимо улыбнулась.

— Так что же вам все-таки угодно? — пряча улыбку, переспросила она.

Венька солидно хмыкнул в кулак и поправил пустую спортивную сумку, которая висела у него на плече. Из сумки бесшумно вышел воздух.

— Я по телефону хотел поговорить, — неожиданно для самого себя ляпнул Венька. — Георгиу-Деж, три минуты!

Женщина перегнулась через стол и потянула к себе огромную потрепанную книгу, обложка которой была обернута в синеватую миллиметровую бумагу. «Для самописцев всяких, для графиков», — отметил про себя Венька.

— Вы иностранец? — спросила женщина, перелистывая большие, засаленные по углам страницы. — Георгиу-Деж, Георгиу-Деж… Вот он, ваш Георгиу-Деж!

— Почему иностранец? — простодушно удивился Венька. — Скажете тоже! Какие в этих краях иностранцы? Да их тут сроду не бывало! Я буровик, — сообщил он, гордо выкатив вперед грудь. — С буровой, — он ткнул себе за спину оттопыренным большим пальцем, — отсюда семь километров. Георгиу-Деж — это в Воронежской области, станция Лиски… А с чего это вы решили, что я… это? — Чувствуя себя польщенным, Венька глянул на швы своих джинсов, простроченные тремя цветными нитками. — Из-за названия, да?

— Не только, — улыбнулась женщина. — Вот вы вошли, молодой человек, а ноги не вытерли. Я и подумала, что вы, наверное, иностранец. Не знаете, что у нас уборщиц тут нет…

От неожиданности Венька дернул головой и почувствовал, как прилила к лицу кровь. Ему стало жарко. Он выбежал вон и долго, с нелепым ожесточением тер подошвы сапог сначала о пожухлую траву, а потом о железку, специально прибитую рядом с первой ступенькой. Грязь отваливалась ленивыми комками. Сумка падала с плеча и норовила шлепнуть по лицу. Поправив ее, Венька щепочкой счистил грязь с голенищ. «Ну и тетка! — думал он, трогая горящие щеки. — Агнии еще расскажет! Иностранец! И откуда только они такие берутся… ехидные?»

— Вот видите, совсем другое дело! — приветливо сказала женщина, когда Венька, все еще красный, как из бани, вернулся в комнатку почты. — Вы, оказывается, молодец! Сообразительный… Но я вас огорчу. Надо бы поощрить, но я вынуждена… Не позвонить вам в Георгиу-Деж — связи нет даже с районом. Что-то там стряслось на линии, обычное дело. Может, вы телеграмму?

— Нет, — глядя в пол, буркнул Венька, — телеграмму не буду. Что телеграмма?.. Посмотрите лучше «до востребования».

Женщина обеими руками прикоснулась к своей пушистой розовой шапке, будто проверяя, на месте ли она, и со стуком выдвинула ящик стола. Придавив себя ящиком к спинке стула, она вытащила тощую пачечку затрепанных конвертов, перехваченную тонкой черной резинкой. Такими Агния скрепляла у себя на голове «хвост». Она жаловалась, что резинки часто рвутся, не напастись, и Венька сочувствовал ей.

Сейчас он, изобразив на лице суровое безразличие и скуку, читал развешанные по стенам плакаты. Он-то знал, что никаких писем ему нет и не должно быть. Неделю назад Агния выдала ему письмо от матери, а других он не ждал — не от кого.

Одни плакаты были приколоты кнопками, другие — гвоздиками, и под каждым имелась подкладка — сложенный в тугой квадратик лист бумаги. «Кнопок не хватило», — хмыкнул Венька и покосился на женщину, которая заинтересованно вертела в руках письмо, сложенное треугольником. И такой от этого треугольника веяло стариной.

— Ой, да что же это я? — вдруг расхохоталась женщина и сунула треугольное письмо под резинку. Та щелкнула, напомнив Веньке про утеху детства, рогатку, которую мальчишки именовали таинственно «прач». — Как же это так? — Она задвинула ящик в стол и повернула к Веньке свое смеющееся лицо. — Вы думаете, что я ясновидящая, да? Я же не знаю вашей фамилии!

— Харюшин, — церемонно назвался Венька. — Вениамин. Вениамин Васильевич Харюшин.

«Действительно, — подумал он, веселея и напрочь забыв про сапоги, — откуда ей знать? Вот Агния, та — да, та знает! А эта… Не знаешь, так спроси, ты на работе!»

Но женщина с его фамилией была знакома. Оборвав смех, она внимательно, словно экспонат на выставке или манекен в витрине, оглядела Веньку с головы до ног, а потом, задержав взгляд на сапогах, — с ног до головы. И непонятно было, понравился ей Венька или нет.

А он поежился. Так же неловко было ему в военкомате перед получением приписного свидетельства. Военные и врачи сидели за длинным столом, а Венька мерз перед ними, голый и босый. Дело происходило в спортивном зале школы, и свету было хоть отбавляй. К окнам липли мальчишки. Но и тогда никто не смотрел на Веньку так пристально и оценивающе, как эта женщина смотрела на него сейчас.