Николай Студеникин - Невеста скрипача

— А то возьми нас с собой, — предложил он. — Поможем в случае чего. Прихвати! А, Шура?

— Как арьергард и подкрепление, — неожиданно для всех сказал молчун.

Шурик долго рассматривал его. Потом засмеялся — с друзьями было хорошо. Однако взять их с собой он отказался, заявил:

— Мое дело, ребята. Хочу сам. Справлюсь.

Прижал к боку бутылку и пошел, стараясь ступать ровно.

— Про бляху не забудь, Шура! — вдогонку ему крикнул Витька Бирюк. — Угости колхозничка, пусть знает!

Шурик развернулся и помахал собутыльникам свободной рукой. Свою долю он пил содрогаясь, но теперь повеселел. Это было, казалось ему, грозное веселье.

Идти домой за бляхой Шурик быстро раздумал. Мать должна была вернуться с работы. Заплачет — тогда не уйдешь.

По дороге Шурик растерял свое грозное веселье. Он пнул калитку ногой и удивился, когда она распахнулась, — он-то ожидал увидеть ее запертой на все щеколды и засовы. Только не решил, как поступить — выломать ее или перелезть через забор.

Песик, уже знакомый с Шуриком, суетливо полез в будку, шумно завозился там в тесноте и заскулил, осторожно выставив наружу черный нос.

— Ты-то чего, друг человека? — вяло спросил Шурик и прошел мимо.

Рослый, чуть, может, пониже Шурика, парень заносил во времянку знакомую перину. Он бережно обнимал ее. Шурик отвернулся, чтобы не видеть синих полос.

— Вам, товарищ, кого? — снова выйдя во двор, спросил парень и, смущенно улыбнувшись, принялся обирать с темных форменных брюк маленькие, загнутые дугой перья.

— Нину, — с вызовом и дерзостью ответил Шурик. — Тебя, само собой, тоже!

Предупреждая возможность рукопожатия, он независимо сложил руки на груди. Так делал старшина Пригода, когда хотел показать власть и что служба не мед, а офицеров поблизости не было. До Пригоды, говорят, в такой позе любил стоять Наполеон. А Шурику помешала бутылка. Он едва не выронил ее.

Парень посерьезнел и забыл про перья. Он и не думал протягивать руку Шурику.

— Заходите, если так, — предложил он, помедлив, и едва заметно передернул плечами.

В окне у Батищевых шевельнулась занавеска. Заметив это, Шурик сжал кулаки.

— И зайду! — заявил он и, согнувшись, перешагнул через высокий порог.

Перина, развалясь, как барыня, возлежала на трех ветхих венских стульях. Нина, наклонясь, тряпкой протирала остов старой, местами побитой ржавью кровати.

— А вот и я! — громко объявил Шурик, стараясь не глядеть на нее. — Пришел, как приглашала, с бутылкой. — И, сорвав газету, со стуком поставил ее на стопку книг.

Нина обернулась и безвольно опустила руки с тряпкой. Милиционер молча стоял, прислонясь к дверному косяку. Шурик старался наделать как можно больше шуму.

— Закусить нам, Нина, приготовь, — развязно приказал он, вспомнив, что с утра ничего не ел. — Картошечки или еще чего…

Нина повесила тряпку на спинку одного из венских стульев и вышла. Оба Шурика проводили ее глазами.

— Садись, чего стоишь? — пригласил Шурик своего тезку, как будто не он был здесь гостем, и сел сам, небрежно сдвинув в сторону перину, хотя прекрасно помнил, как тяжело ее сбивать.

Милиционер послушался и сел, сложив на коленях руки. Однако они искали работы, и он снял со спинки стула оставленную Ниной тряпку. Тряпка была сухая, но казалось, что милиционер ее выжимает.

— Шуриком, значит, зовут? — спросил Шурик, стараясь разозлиться. — Значит, тезки мы с тобой?

Милиционер молча кивнул, отложил тряпку, встал и принялся перекладывать лежавшие на низком подоконнике книги. Тряпка упала на пол. Шурик хотел поднять ее, но вовремя остановил себя. Милиционер, переложив книги на подоконнике, принялся за те, что лежали на столе.

— Э-э, ты, бутылку не разбей! — предостерег его Шурик. — С этим делом надо осторожней… В милиции, значит, работаешь? Или служишь — как у вас там?

Милиционер молча пожал плечами. Шурик увидел, как сошлись и разошлись лопатки на его спине.

— Во всеми уважаемом мундире ходишь? — спросил Шурик. — С газеткой? Как Нецветаев?

— А я и есть Нецветаев, — обернувшись, серьезно ответил милиционер.

— Ка-ак? — поразился Шурик. — Что… тому родственник?

— Почему родственник? — удивился милиционер. — Мы одного района уроженцы. У нас там половина Нецветаевых. Популярная фамилия. Что-то не цвело у наших предков, я так понимаю… — Милиционер смущенно улыбнулся. — И нас в селе, ну, где мать…

— А что ж ты, Нецветаев, — без церемоний перебил его Шурик, — мундир свой позоришь? Чужую жену вот увел. Или у вас в селе все такие… шустрые?

Милиционер насупился. Первый Шурик замолк, внезапно засмотревшись на Нину, жену свою, бывшую уж теперь. Она возилась с примусом во дворе, под навесом, и изредка с тревогой поглядывала на единственное во времянке окошко. Примус гудел, сдержанно сердись. На нем стояла сковорода с крупно нарезанной картошкой. Нина переворачивала ее ножом. Потом, взяв нож за лезвие, ручкой осторожно тюкала по белым яйцам и разламывала их над сковородкой. Половинки скорлупы она складывала одну в одну.

— Вот и кончилась моя законная любовь! — пробормотал первый Шурик и с трудом отвел взгляд от окна. — А чего темно у тебя, Нецветаев? — спросил он. — Дохлятина свет отрезала? — Шурик, ярясь, кивнул на похожую на крепостную близкую стену Батищевского дома. — Ты ему, значит, картошечку везешь, пять мешков, а он на тебе копейки экономит, жмот?

Второй Шурик заботливо придержал перину, встал и, пошарив рукою по стене, щелкнул выключателем. Вспыхнула лампочка, осветила убогую чистоту временного жилища. Она висела на длинном витом проводе, прихваченном бельевой прищепкой. Первый Шурик украдкой посмотрел в окно, но увидел теперь лишь свое неотчетливое отражение и — точно посреди своего лица — раздавленную сковородой, синюю корону примуса.

Как раз тут примус хлопнул и потух. За окном воцарилась непроглядная темень. Нина, прикусив губу, быстро внесла тяжелую сковороду. Второй Шурик вскочил и засуетился, ища подставку, но не нашел ее, и сковорода плюхнулась на старую толстую книгу, заняв место посреди стола. Первый Шурик втянул ноздрями дразнящий запах подсолнечного масла и снова почувствовал сосущий голод. Второй пошарил рукой в большой белой картонной коробке из-под дамских сапог и вытащил три вилки. Нина расставила стаканы и, заглянув под стол, извлекла оттуда две бутылки с пивом. «А несла четыре, если не шесть», — с обидой вспомнил первый Шурик. Он сорвал с водочной бутылки пробку и покрутил ее в руках. В каком-то ракурсе пробка стала походить на матросскую бескозырку. Шурик засмеялся.

— Наливай, хозяин, — сказал он.

— Я — пиво. — Нина прикрыла свой стакан ладонью.

Больше за весь вечер она не проронила ни слова. Глядела на обоих Шуриков поплакавшими, красными глазами — то на одного, то на другого.