Павел Калебин - Настоящие деньги

— Чеботаревский никогда не задерживается, — заметил Станислав Прокофьевич. — Он либо приезжает, либо нет.

— Ну, а что еще мы сделать можем?

— Что? — вновь вскипел Сергей Ашотович. — А с кем встреча у Чеботаря в этом кафе назначена, вы в курсе?

— Разумеется. С этим… с Вакарисом, банкиром.

— Что прослушка?

— Глухо. Либо они друг с другом не связывались по телефону, либо, как говорят наши спецы, у банкира может иметься какая-то защищенная линия.

— Так почему же вы не организовали наблюдение за ним? Учитесь, двоечники, у своего противника. Чеботарь вон какую комбинацию с дублершей девочки перед вами разыграл! Если уж он перенес встречу с Вакарисом в какое-нибудь другое место, а сам из вашего поля зрения исчез, то выйти на это место можно всего лишь элементарно проследив за его оппонентом…

— Понял! — подобострастно качнулся на каблуках глава УСБ. — Сей же миг организуем наблюдение за Вакарисом.

Станислав Прокофьевич хмыкнул:

— Да какой теперь в этом прок? Времени-то вон сколько! Опоздали.

— М-да, — вздохнул Сергей Ашотович. — Но будем хотя бы знать, как прошли переговоры нашего прохиндея с Вакарисом. Получит ли он свою дочь, или Чеботарь перейдет к розыгрышу своей следующей партии?

— Думаю, ему уже не до комбинаций! — задумчиво заметил Станислав Прокофьевич. — Как говорится, «не до жиру, быть бы живу»! Скоро всплывает где-нибудь. Единственное, жалко все же будет, если сначала он ментам попадется. Хотелось бы в глаза взглянуть подлецу.

— Взглянешь, дорогой, взглянешь, — заверил компаньона Сергей Ашотович.

— Ну, так какие указания будут? — подал голос глава УСБ.

— Указания… — проворчал Сергей Ашотович. — Организуйте наблюдение за квартирой Вакариса, за его банком…

— «ОКО-банком»? — уточнил уэсбэшник.

— Да. Все ясно?

— Все, Сергей Ашотович.

— Ну, так действуй.

— Слушаюсь, — щелкнул каблуками глава УСБ и повернулся к выходу из помещения. Однако что-то остановило его: — Только это…

— Что?

— А где у Вакариса квартира? Какой адрес?

Сергей Ашотович едва не задохнулся от возмущения:

— Ну ты ваще!..

Уэсбэшник понял, что сморозил глупость, но единственное, что пришло ему в голову в тот момент, так это банально извиниться:

— Простите… — пробормотал он и удалился.

Когда он ушел, Станислав Прокофьевич, повернувшись к компаньону, поинтересовался:

— Не помнишь, где мы откопали этот кадр?

— По протекции взяли, — вздохнул Сергей Ашотович. — Из бывших. А куда денешься, если уважаемые люди своего человека на теплое местечко умоляют пристроить?

— М-да, никуда не денешься… — согласно вздохнул Станислав Прокофьевич и добавил: — Скорее бы Русланчик наш из отпуска вышел.

Говорят, если долго смотреть в зеркало, можно увидеть в нем демона. Такова магическая природа Зазеркалья! Оконное стекло — это, конечно, нечто иное, попроще. Но когда за окном темнеет, иногда и оно обретает способность отражать. И тогда между стекол оконной рамы, как в волшебной призме, можно увидеть прошлое…

Это был конец 80-х.

Валька Невежин уже вторую неделю исправно посещал занятия в своем техникуме. Да не просто посещал или учился, а буквально погружался с головой в предметы, к которым до недавнего времени испытывал, в лучшем случае, безразличие. Некоторые преподы даже ставили его в пример однокурсникам:

— Вот посмотрите на Валентина! Как он изменился! Видимо, понял, что главное в жизни — знания. Без них у человека нет будущего. И он теперь не дурака валяет, как раньше, вместе с вами, оболтусами, а смотрит вперед…

И подобные слова, надо признать, на однокурсников действовали магически. Глядя на склонившегося над учебником Вальку Невежина — еще недавно такого разгильдяя, коих свет не видывал, — они задумывались: одет исключительно в фирму, недавно купил видак — пускай и отечественный, ВМ-12, но свой собственный. Ни у кого в группе ничего подобного нет! Потом, двухкассетник “SHARP” японский, кассеты импортные, курит настоящее «Мальборо», журналы иностранные свободно достает… Вот он — герой нашего времени! На такого, действительно, не грех и ровняться!

Да только никто из однокурсников даже не догадывался, что «грызет» науку с необычайной жадностью Валька Невежин совсем по иной причине. Просто ему хотелось забыться, сбежать от реальности, но, как выяснилось, за исключением учебников, особо бежать и некуда было. Вернуться к прошлой жизни он уже не сможет, а будущее… — даже нельзя сказать, что оно виделось ему туманным. Нет. В один прекрасный миг в его жизни будто упал черный театральный занавес, отделив, как зал от сцены, его настоящее от будущего. Теперь оно, еще недавно видевшееся ему исключительно в светлых, радужных тонах, стало непроницаемо черным…

Вчера он долго не мог заснуть, ворочался в постели. И все пытался мысленно приподнять этот мрачный «занавес», чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на то, что скрывается за ним… Но нет, не поднять ему его! Силенок маловато…

— Да угомонишься же ты, в конце-то концов! — донесся из родительского закутка недовольный сонный голос отца.

— Сын, может, у тебя неприятность какая? — подала голос мама.

— Влюбился, небось… — пробормотал отец, засыпая.

Валька замер. Даже на какое-то время перестал дышать. Родителям ничего не следует знать о его проблемах! Даже догадываться не должны, что в его жизни что-то произошло…

Переведя дух, он осторожно отвернулся к стенке. И вдруг почувствовал, что по щеке покатилась горячая слеза. Прочертив по коже огненную трассу, она горьким ручейком пробежала по губам и скатилась на подушку. Вдогонку за первой слезой устремилась следующая. За ней — еще одна…

Валька впервые в своей жизни беззвучно рыдал. Ни мать, ни отец, находившиеся рядом, в своем родительском закутке их общей, единственной комнаты в коммунальной квартире, больше не слышали ни звука со стороны его кровати. А он… ревел! При этом чтобы никакие изданные им звуки не потревожили бы больше родителей, он что есть силы открывал рот. Так, говорят, рекомендуют поступать пилотам истребителей в момент преодоления ими звукового барьера…

Но не так давно Валька постиг и еще один необыкновенный эффект от использования этого приема: если до звукового барьера тебе далеко, то можно самому создать его, для чего и делов-то — всего лишь что есть силы открыть рот. И он уже целую неделю, семь дней, незаметно для других создавал этот барьер вокруг себя: в техникуме, во дворе, дома… Но только сегодня ночью, в преддверии грядущего восьмого дня, из глаз его предательски потекли слезы.