Лео Перуц - Иуда «Тайной вечери»

— Он и не догадывается, что речь о нем, — сказал статский советник дель Телья. — Мысли его витают не в тесноте здешней юдоли, а среди звезд. Быть может, он именно сейчас доискивается, каким образом Луна сохраняет равновесие.

— Вид у него мрачный, — сказал камергер Бекки, ведавший дворцовым хозяйством, — будто он размышляет о том, как изобразить на картине гибель Содома или отчаяние тех, что не сумели спастись от потопа.

— Говорят, — опять вмешался в разговор молодой офицер дворцовой стражи, — голова у него полна удивительных замыслов, которыми он способен привести к скорой победе и осажденных в крепости, и осаждающих.

— Он безусловно пребывает в глубоких раздумьях, — сказал грек Ласкарис. — Быть может, изыскивает способ взвесить в каратах Дух Божий, в коем заключена Вселенная.

— Или размышляет о том, есть ли на свете некто ему подобный, развязным тоном объявил статский советник Тирабоски.

— Всем известно, что вы его недолюбливаете, — сказал поэт Беллинчоли. — Он для вас чужой. Но всякий, кто хоть немного его знает, невольно проникается к нему любовью.

Тирабоски скривил узкие губы в надменной улыбке, и разговор пошел о Других предметах.

Мессир Леонардо, проходя по галерее, не видел и не слышал придворного общества, потому что мысли его в самом деле пребывали в небесах, он думал о птицах, которые способны, не взмахивая крыльями, просто по милости ветра, парить в горних высях, и тайна эта давно уже наполняла его благоговейным удивлением. Но вот мадонна Лукреция легким ударом по плечу вывела Леонардо из мечтаний.

— Мессир Леонардо, какая удача, что я встретила вас, — сказала герцогская возлюбленная, — и коли вы соблаговолите выслушать меня…

— Мадонна, повелевайте, я весь к вашим услугам, — сказал Леонардо и выпустил парящих в облаках цапель из плена своих мыслей.

— Все говорят… — начала красавица Лукреция Кривелли. — Я только и слышу, что вы обратили свой взор к зодчеству, анатомии и даже к военному искусству, вместо того чтобы исполнить желание его светлости и…

Леонардо не дал ей договорить.

— Совершенно верно, — подтвердил он, — всем, что вы упомянули, я мог бы послужить его высочеству герцогу лучше многих других. И если бы герцог благоволил принять меня, я бы открыл ему кой-какие секреты касательно постройки военных машин. Я мог бы показать ему чертежи придуманных много неповредимых повозок, которые, врезавшись в боевые порядки врагов, сеют смерть и уничтожение, и даже многочисленные рати не выдержат их натиска.

— Прошу вас, не говорите мне об этих повозках! — воскликнула мадонна Лукреция. — Ужели именно помыслы о сражениях и кровопролитии так надолго отвратили вас от спокойного и мирного искусства живописи?

— Еще я бы хотел, — увлеченно продолжал Леонардо, — напомнить его высочеству о реке, об Адде: надо ею заняться, тогда она сможет нести корабли, приводить в движение мельницы, масляные прессы и иные машины, орошать поля, луга и сады. Я рассчитал, где необходимо соорудить водохранилища и дамбы, шлюзы и плотины, чтобы отрегулировать водоток. Все это улучшит земли и станет ежегодно приносить его высочеству шестьдесят тысяч дукатов доходу. Вы поднимаете брови, мадонна, вы качаете головой? По-вашему, сумма, которую я назвал, непомерно завышена? Думаете, в мои расчеты вкралась ошибка?

— Вы, мессир Леонардо, рассуждаете о многом, — сказала Лукреция. Однако ж упорно избегаете единственного предмета, близкого сердцу его светлости, и моему тоже. Я имею в виду роспись, которая вам заказана. Нашего Спасителя и Его учеников. Говорят, вы косо смотрите на свои кисти и беретесь за них через силу и с отвращением. Об этом, а не о масляных прессах и военных повозках я хочу от вас услышать.

Мессир Леонардо понял, что не сумел уйти от вопросов по поводу «Тайной вечери», которые вызывали у него только досаду. Но, будучи по натуре уравновешен, он не утратил спокойствия и сказал:

— Надобно вам знать, мадонна, что душа моя целиком устремлена к этой работе, а домыслы людей, мало разбирающихся в подобных вещах, так же далеки от истины, как мрак от света. И я просил досточтимого отца настоятеля, молил его, как молят Самого Христа, чтобы он набрался терпения и перестал наконец что ни день жаловаться, терзать меня и торопить.

— Я думала, завершение такого благочестивого труда будет для вас радостью. Или работа над росписью отняла у вас силы и утомила…

— Мадонна! — перебил ее Леонардо. — Знайте же, что дело, которое столь мощно влечет меня, захватывает и пленяет, не может меня утомить. Таким создала меня природа.

— А отчего, — спросила герцогская возлюбленная, — отчего бы вам не поступить с этим старцем, как добрый сын поступает с отцом, отчего бы не исполнить его волю, а значит, и волю его светлости?

— Эта работа, — отвечал Леонардо, — ждет своего часа. Она будет завершена во славу Господа и во славу этого города, и никто не принудит меня попустить, чтобы она принесла мне нечестие.

— Стало быть, люди говорят правду, — удивилась Лукреция, — вам боязно сделать промах и навлечь на себя упреки? И у вас, у художника, которого называют первым мастером нашего времени, больное воображение: там, где другие видят в вашей работе чудо совершенства, вы непременно усматриваете недостатки, да?

— То, что вы, мадонна, — не знаю, от великой любезности или по доброте сердечной, — ставите мне в укор, не соответствует действительности. Но я бы хотел, пускай лишь отчасти, быть таким, каким вы меня видите. На самом же деле я связан с этой росписью, как любящий с любимой. А как вам известно, любимая, капризница и недотрога, частенько отталкивает от себя того, кто ухаживает за нею с пылкой страстью.

— Это шутки, и правды в них нет, — сказала герцогская возлюбленная, которая все, что имело касательство к любовным историям, принимала на свой счет. — Мессир Леонардо, вы знаете мою неизменную к вам расположенность. Но может статься, ваше упорное стремление уклониться от работы над этой росписью вызовет у его светлости недовольство и огорчение, а тогда вы едва ли надолго останетесь у герцога в фаворе.

Когда мессир Леонардо услыхал эти слова, странницы-мысли увлекли его прочь, он увидел себя, одинокого и сирого служителя искусства и наук, в чужедальних краях, без друзей и спутников, без крыши над головой.

— Быть может, — обронил он, — мне назначено жить отныне в скудости. Однако ж благодаря многообразию доброй природы я повсюду, где б ни был, нахожу новое и поучительное, а это, мадонна, и есть задача, которую возложил на меня Тот, кто приводит в движение все пребывающее в покос. И пусть мне придется вести свою жизнь в другой стране, среди людей чужого языка, я все равно не перестану помышлять о славе и пользе этого герцогства, храни его Господь.