Паскаль Рютер - Барракуда forever

— Что за чертовщина! Я ухожу! — заявил Наполеон. — Развел фигню…

— Куда это ты? — вскричал отец.

— Я сваливаю, и дело с концом. Кажется, где-то в подвале у меня припрятана граната. Устрою им хороший фейерверк, твоим старичкам. Дай проехать!

Он попытался выкатить кресло и начать отступление, но отец преградил ему дорогу.

И тут вдруг мы заметили, как на секунду, нет, что я говорю, на короткое мгновение отец занял позу настоящего боксера: боевая стойка, опора на переднюю ногу, расслабленные плечи, руки готовы к атаке, ноги пружинистые, колени гибкие, идеальный баланс тела. Инстинктивная поза великого боксера.

Видение длилось всего миг, оно поразило нас — моего императора и меня. Мне даже почудилось, будто Наполеон, сраженный этим зрелищем, готов разрыдаться.

Но все закончилось. Отец, потрясенный, ошеломленный собственной смелостью, смотрел на боксерские перчатки, словно гадая, как они появились у него на руках.

— Видишь, — сказал он, — ты даже не счел меня достойным новых. Эти мне всегда были велики. И они воняют. Где ты их откопал, скажи?

Мама тайком сделала отцу знак, прося успокоиться. Наполеон проиграл сражение, не следовало топтать поверженного. Он повернулся к нам спиной, лицом к окну и, казалось, погрузился в созерцание ледяной измороси, сеявшейся с черного неба.

Вдруг он повернулся и заявил:

— Ну что, вроде вы закончили со всей этой ерундой. А знаете, что доставило бы мне удовольствие?

Субботний вечер. Боулинг в Мелене. Кругом молодежь, пиво льется рекой. Одни пришли сюда, чтобы забыть о том, что в понедельник им некуда идти на работу. Другие — о том, чтобы забыть, что им на нее придется идти. В глазах у всех — отражение шара и дюжины кеглей.

Наполеона приветствовали, хлопая ладонью о его ладонь, кулаком о его кулак. Его заветную дорожку никто не занимал. Он проводил родителей к стойке, где выдавали напрокат ботинки для боулинга.

— Тридцать седьмой и сорок второй? — переспросил парень за стойкой. — Для мадам найдется… А вот для месье… Остался только тридцать девятый…

— Подойдет! — заявил Наполеон. — Вполне подойдет. Лучше, когда они немного маловаты…

Пока родители переобувались, я помогал ему надеть его красивые ботинки.

— Коко, не забудь завязать двойным узлом, — напомнил он.

Потом принялся разогреваться, делая широкие вращения руками.

— На вид совсем нетрудно, — заметил отец, наблюдая за движениями игроков. — А вот ботинки, наоборот, не знаю, но мне кажется, что…

Он передвигался с огромным трудом, расставляя ступни и опираясь на плечо матери.

— Вы уверены, что в таких и нужно играть? — спросила она у деда. — Ему в них больно ходить.

— Говорю вам, нужно, чтобы они были тесноваты, — заверил ее Наполеон. — Наверное, все из-за того, что он привык к квадратным носам… Ладно, пошли. Может, тебе ходунки принести?

— Еще чего! Сейчас увидишь!

И мы увидели.

За два часа отец так и не сбил ни одной кегли, пять раз уронил шар на ногу, три раза заехал им себе в нос. Он хромал, разбегаясь по дорожке; когда он пытался бросить шар, тот словно прилипал к его руке, а когда наконец падал на пол, то несколько раз подскакивал, закатывался в желоб и замирал на месте.

Все это время Наполеон, сидя в кресле, которое я толкал по паркету, изящно и непринужденно бросал свой черный шар. Он поворачивался спиной к дорожке, не дожидаясь, пока шар собьет кегли, а когда слышал их грохот, говорил: “Страйк!” Иногда бросок получался не совсем удачным, и по одному только звуку падающих кеглей он определял, какие из них устояли.

— Надо же, — говорил он. — Одна оказалась зловредной. Та, что в середине.

Мама, сразу отказавшаяся играть, явно получала удовольствие, наблюдая за этим маленьким мирком.

— Ты все-таки постарайся, — наконец сказал отцу Наполеон. — Еще один заход, и все. Надо закончить мастерским броском! Расслабься, ты слишком напряжен.

— Эти твои шуточки с ботинками, знаешь ли… — проворчал отец.

— Говорю тебе, их так и носят. Давай, пусти газ — и дело сделано.

Это элегантное замечание вызвало у окружающих бурю веселья.

— Ладно-ладно, ну что вы…

Дед посмотрел на меня.

— Grandajn batalojn onivenkas lastminute, memoru tion, Bubo. (В великих битвах победу добывают в последние минуты, запомни, малыш.)

Потом я часто размышлял над этими словами с нежностью и грустью.

— Что он сказал? — поинтересовался отец.

— Так, ничего, говорит, у тебя хорошая позиция.

Он разбежался и выбросил руку вперед, но шар не вылетел из его руки, а остался висеть на пальцах, отец полетел вслед за ним, шлепнувшись животом на паркет, и влетел головой в кегли.

— Вот черт, страйк! — спокойно заметил Наполеон. — Стиль, конечно, спорный, но, думаю, что-то в нем есть.

Выбравшись из-под кеглей, отец, пошатываясь, побрел к нам между двумя рядами посмеивающихся и восхищенных игроков: подбородок у него был ободран, пальцы застряли в отверстиях шара. Он искал поддержки у мамы. Она попыталась снять с его руки шар.

— Ничего не получается, — сказала она, — ни туда ни сюда, наверное, пальцы опухли.

— Милая, я больше не могу, честно. На следующий год напомни мне, пожалуйста, забыть про его день рождения.

Мама вздрогнула, взгляд ее ненадолго застыл, потом она отступила на шаг и задумчиво посмотрела на отца.

— Что такое? — забеспокоился отец. — Почему ты на меня так смотришь?

— Да так. По-моему, ты очень красивый.

— С присосавшимся шаром, разбитой мордой и ногами враскоряку?

— Ты очень красивый, потому что очень уязвимый. Все хрупкое красиво, ты согласен?

Отец пожал плечами и потряс шаром.

— Обещаю, я об этом обязательно подумаю, но сейчас у меня более неотложные проблемы. Как мне теперь вести машину? — И, повернувшись к Наполеону, добавил: — Ты ведь заранее все это продумал? Все подстроил?

Наполеон лишь пожал плечами, потом подбросил на руке шар:

— Даже отвечать не хочу. Сейчас моя очередь!

Взгляд, движение указательного пальца — и я сразу понял, что не должен вмешиваться. Император желал остаться один.

Он поднялся резко, словно его вытолкнула мощная пружина. У отца отвисла челюсть, он начал махать рукой, на которой висел шар, и рухнул на скамью рядом с матерью.

Наступила полная тишина. Не падали кегли. Не катились шары. Хор собравшихся вокруг нас игроков дружно выдохнул:

— Оооооо!

Не очень уверенно, делая мелкие шаги на негнущихся ногах, Наполеон направился прямиком к дорожке, величественно вскинув голову и обводя присутствующих горделивым властным взглядом.

Император во всем своем непреходящем величии.

Еще три метра, два, один… Он остановился в начале дорожки.

Короткий разбег в несколько метров… Он сложился пополам, правую ногу отвел назад, левую выставил вперед, согнул колени под прямым углом. Суставы зафиксированы. Идеально выверенная поза артиста. Его шар вылетел из руки изящно, как черная птица, вырвавшаяся на волю.