Паскаль Рютер - Барракуда forever

Когда я приехал, в гостиной уже стоял густой пар. Несколько дней назад мы сдвинули всю мебель на середину комнаты. Наполеон держал в вытянутой руке паровую машинку для отклейки обоев, издававшую грозный рев, словно дракон, и напоминал Геракла, сражающегося с лернейской гидрой.

Длинные полотнища обоев, разбухшие от пара, свисали со стен, и Баста, стараясь ухватить их, усердно клацал зубами.

— Как дела, Коко?

— Супер! А у тебя?

— Лучше некуда. Я в потрясающей форме! Меняю старую шкуру на новую, как мои стены. Открой окно, ничего не видно.

Пар выдуло наружу. Белесоватые облака почти тут же растаяли в воздухе. Мама могла бы это нарисовать.

Наполеон выключил паровой агрегат и бросил мне скребок, который я поймал на лету.

— Молодец! Теперь немного шпаклевки — и после обеда можно красить. Не стоит ничего откладывать на потом, понял, Коко?

— Понял.

— Стремительный напор. Самое важное — эффект неожиданности. Любое сражение можно выиграть благодаря эффекту неожиданности. В противном случае враг успевает подготовиться, а это все усложняет.

Устроившись на стремянке, он то и дело вытягивал тонкие руки и ноги, напоминая паука-сенокосца. В носу у меня стоял запах клея и мокрой бумаги.

— Император, о мой император! — обратился я к деду. — Ты хорошо знал Рокки?

Его рука со скребком замерла. Он на несколько секунд закрыл глаза.

— Рокки? Да, немного… Мы встречались в раздевалке. Тренировались в одном зале. Он был потрясающий парень! Вместо боксерской груши он использовал мешок, набитый письмами. Он не умел читать, а потому даже не вскрывал приходившие ему письма. Оттого-то он и говорил, что чем больше ему пишут, тем он становится сильнее. Единственный боксер, который до самого финала карьеры ни разу не потерпел поражения. Ни разу. Рокки НЕ-ПО-БЕ-ДИ-МЫЙ.

— Но ведь ты мог его победить!

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, Коко.

— А дети? У Рокки были дети?

Наполеон принялся чистить скребок. Дед казался невесомым, как полоски бумаги, усеявшие пол. Он поднял глаза и посмотрел на меня. Я вдруг сообразил, что легкий аромат духов Жозефины улетел в окно вместе с паром. Мне подумалось, что теперь у Наполеона нет никого, кроме меня, и я тут же устыдился этой мысли.

— Дети? — буркнул он. — Не знаю. Давай бросай работу. Пора просвещаться.

Он непринужденно швырнул скребок в таз изящным движением баскетболиста, уверенно забрасывающего мяч в корзину.

Маленький транзистор несколько секунд трещал, потом стал отчетливо слышен голос ведущего.

В этой игре нам нравилось все. Ведущий, который с воодушевлением, словно в первый раз, призывал публику проскандировать вместе с ним: “Начинаем игру на тысячу евро-о-о-о!!!” Напряженная тишина после каждого вопроса, три сигнала, означающие, что время на размышление истекло, колебания участника, который под крики публики “Давай! Давай!” пытается решить, отвечать ему дальше или остановиться. Иногда игрок говорил: “Все, я заканчиваю”, и тогда Наполеон презрительно бросал: “Недотыка!”

Наполеон пристрастился слушать эту игру-викторину, когда работал таксистом. Он тормозил на обочине или на полосе аварийной остановки, даже если вез пассажира и тот куда-то спешил.

В этой нескончаемой игре сменилось несколько ведущих, и дед их путал. Он не помнил, кто из них ушел на пенсию, кто умер и кто задает вопросы в данный момент, они все для него были одинаковы и носили одно имя — Этот.

В тот день Наполеон открыл банку сардин. Вытащил одну из них за хвост, держа большим и указательным пальцами, и протянул Басте. Пес разом ее проглотил, только на зубах остался прилипший хвост. Пес положил голову деду на колени. Две оставшиеся рыбки Наполеон размазал по двум ломтям хлеба и один из них протянул мне.

— Надо было мне поваром стать, — проговорил он, откусывая бутерброд.

Прозвучал первый вопрос.

— Вопрос непростой, — предупредил ведущий, — будьте внимательны. Почему не присуждается Нобелевская премия по математике?

Время пошло.

— Подумайте хорошенько, — тихо сказал ведущий. — Это трудный вопрос. И ответ на него неожиданный.

Наполеон размышлял, покачивая головой.

— Ты знаешь? — спросил он.

Я пожал плечами и замотал головой.

Негромко, но неумолимо прозвучали три сигнала.

— Итак, слушайте ответ! Жена учредителя знаменитой премии сбежала от него с любовником-математиком, и из мести Нобель не стал учреждать награду для гениев математики.

Такого рода истории приводили моего деда в восторг.

— Ты слышишь, Баста? Ох уж эти умники! Со смеху помрешь!

Он наклонился к приемнику, с любопытством прислушался и нахмурил брови.

— Тихо! — велел он.

— Но я ничего не сказал, это ты…

— Тихо, тебе говорю! Черт! Ты слышал?

Я слышал. Через несколько дней передачу собирались записывать неподалеку от нас. Мне эта новость доставила такое же удовольствие, как Наполеону. Ведущий продолжал расписывать несравненные красоты нашего города:

— Ах, там чудесный лес, старинный замок и… э-э… потрясающий спортивный комплекс!

— Это должно было случиться! — воскликнул дед. — Долго же они к нам собирались!

Он выключил приемник, поставил локти на колени и положил подбородок на сложенные ковшиком ладони. По лицу было видно, что его мысли витают где-то далеко.

Внезапно он поманил меня к себе и тихонько сказал:

— Ты знаешь, одна вещь не дает мне покоя.

— Да? А что?

— Я вот думаю: Этот действительно счастлив? Он ведь мотается без передышки из города в город, не может спокойно посидеть хоть пять минут и все время тарабанит свои вопросы — разве это жизнь?

— Может, ему нравится задавать вопросы?

— Мне бы, например, осточертело, — заявил дед. — Уверен, он этим тоже давно уже сыт по горло. Ну что ж, немного армрестлинга, и мы в полном порядке!

Крепкий захват. Расслабленные мышцы. Напряженное лицо — для вида. Моя рука, описывающая дугу. Что тут поделать? Он непобедим.

— Раз-два — и готово, — заявил Наполеон. — Может, ты и одолеешь меня, но не так скоро.

Он поднялся и стал рассматривать картинку, наспех вырезанную из журнала и прикрепленную к холодильнику двумя магнитами.

— Красиво там, в Венеции, вода, гондолы, всякие штуки…

Несколько дней спустя я застал Наполеона в ванной: он мыл Басту, а тот, весь в пене, послушно терпел.

— Дед, ты моешь собаку?

— Надо же, какой ты наблюдательный! Просто потрясающе!

— Ты ее моешь жидкостью для посуды?

— Очень хорошо получается. Чувствуешь этот запах? Приморская сосна. Вообще-то я уже закончил.

Баста выпрыгнул из ванны и мигом испарился, оставив за собой пенный след.

— Будем продолжать ремонт? — поинтересовался я.