Кнут Гамсун - Плоды земли

Ленсман продолжает выкликать цены на хутор, дошло уже до нескольких сот крон, каких и стоит, по общему мнению, участок, поэтому надбавки делают всего по пяти – десяти крон.

– Кажется, это Аксель набавил! – внезапно говорит Бреде и, загоревшись любопытством, бежит к нему. – Ты хочешь купить мой участок? Разве тебе своего мало?

– Я покупаю не для себя, – уклончиво отвечает Аксель.

– Ну-ну, мне-то ведь все равно, я не к тому спросил.

Ленсман поднимает молоток, новая надбавка, сто крон сразу, никто не предлагает больше, ленсман несколько раз повторяет цену, ждет с минуту, держит молоток на весу, потом ударяет.

– За кем цена?

– Аксель Стрём. Не для себя…

Ленсман заносит в протокол: «Аксель Стрём, по поручению».

– Для кого же ты покупаешь? – спрашивает Бреде. – Меня это не касается, а все-таки…

Но тут сидящие за столом ленсмана господа склоняют друг к другу головы, среди них представитель банка, торговец со своим приказчиком, что-то произошло, кредиторы не покрыли своих расходов. Призывают Бреде, и Бреде, легкомысленный и беспечный, только кивает, что согласен.

– Но кто бы поверил, что за усадьбу больше не дадут! – говорит он. И вдруг возвещает во всеуслышание: – Раз уж у нас тут аукцион и я все равно обеспокоил ленсмана, так заодно я продаю все, что у меня еще осталось: телегу, скотину, вилы, точильный камень, мне они больше не понадобятся, распродаюсь в пух и прах!

Мелкие предложения. Жена Бреде, такая же легкомысленная и беспечная, хотя и с огромным животом, тем временем вздумала продавать за столиком кофе; ей нравится разыгрывать из себя торговку, она улыбается и, когда Бреде подходит к ней за чашкой кофе, шутки ради требует плату и с него. А Бреде и в самом деле вытаскивает из кармана засаленный кошелек и платит.

– Посмотрите-ка на мою супружницу, – обращается он к присутствующим. – Эта не пропадет!

Телега стоит недорого, она слишком долго стояла под открытым небом, но Аксель Стрём под конец набавляет целых пять крон, и телега тоже остается за ним. Больше Аксель ничего не покупает, но все и без того удивляются, как это такой осторожный человек столько всего накупил.

Теперь настала очередь скотины. Сегодня ее не выпускали на пастбище, и зачем Бреде скотина, раз у него нет земли! Коров Бреде не держал. Он начал свое хозяйство с двумя козами, сейчас их у него четыре. Да еще шесть овец. Лошади тоже нет.

Исаак купил хорошо всем известную лопоухую овцу. Когда дети Бреде вывели эту овцу из хлева, Исаак сейчас же стал набавлять на нее цену. Это возбудило внимание, ведь Исаак из Селланро был человек богатый и уважаемый, да и овец ему как будто не требовалось. Жена Бреде приостановила на минуту свою кофейную торговлю и говорит:

– Да, эту овцу стоит купить, Исаак, она старая, но каждый Божий год приносит по два, а то и по три ягненка.

– Знаю, – ответил Исаак и посмотрел на нее, – овца эта мне знакома.

На обратном пути он идет с Акселем Стрёмом, ведя свою овцу на привязи. Аксель неразговорчив, его словно что-то грызет. «У него нет особых причин унывать, – думает, должно быть, Исаак, – зеленя у него хорошие, корма он почти все свез и начал ставить избу. Все у Акселя Стрёма идет своим чередом, не торопко, но верно. Теперь есть и лошадь».

– Ты купил участок Бреде, – сказал Исаак, – будешь его обрабатывать?

– Нет, не буду. Я купил не для себя.

– Угу.

– Как по-твоему, не очень дорого я дал?

– Нет. Там хорошее болото, если им как следует заняться и осушить.

– Я купил его для одного из своих братьев, который живет в Хельгеланне.

– Угу.

– А теперь вот думаю, не поменяться ли мне с ним.

– Поменяться с ним?

– Может, Барбру там будет повеселее.

– Разве что так, – сказал Исаак.

Довольно долго они идут молча. Потом Аксель говорит:

– Ко мне все пристают с телеграфом.

– С телеграфом? Ну-ну. Я и впрямь слыхал, что Бреде от него отказался.

– Ну-ну, – с улыбкой отвечает Аксель, – не совсем так, не Бреде отказался, а ему отказали.

– Эва, – говорит Исаак и про себя оправдывает Бреде, – на телеграф много уходит времени.

– Его оставили только до Нового года, с тем чтоб он исправился.

– Угу.

– Как думаешь, не брать мне это место?

Исаак долго думал, потом ответил:

– Платят-то, поди, негусто, а?

– Обещали прибавить.

– Сколько?

– Вдвое.

– Вдвое? Ну, тогда, по-моему, стоит подумать.

– Но они его немножко удлинили. Просто не знаю, как быть. У меня ведь меньше продажного леса, чем было у тебя, а нужно прикупить кое-что на обзаведенье, а то у меня почти ничего нет. Деньги и наличные требуются постоянно, а скота не так уж и много, чтоб хватало на продажу. Выходит, что для начала надо попытать с годик на телеграфе…

Ни одному из них не пришло в голову, что Бреде может исправиться и место останется за ним.

Когда они добираются до Лунного, оказывается, что и Олина тоже там. Олина – она удивительная, круглая и жирная, ползает, словно червяк, и перевалило-то ей уже за семьдесят, но куда ей нужно, туда она всегда доберется. Она сидит в землянке и пьет кофе, но, завидя мужчин, бросает все и выходит на двор.

– Здравствуй, Аксель, добро пожаловать с аукциона! Ты ведь не сердишься, что я заглянула к вам с Барбру? Все трудишься, избу строишь и богатеешь! Что это, ты купил овцу, Исаак?

– Да, – отвечает Исаак, – узнаешь ее?

– Узнаю ли? Нет…

– Видишь, она ведь лопоухая.

– Лопоухая – как это? Ну так что ж? Что это я хотела спросить. Так кому ж достался участок Бреде? Я как раз говорила Барбру: кто-то, говорю, будет теперь твоим соседом? А бедняжка Барбру только плачет, и не удивительно; но всемогущий Господь послал ей другой дом в Лунном! Лопоухая, говоришь? За свою жизнь я навидалась лопоухих овец. А уж правду сказать, Исаак, эта твоя машина не для моих старых глаз. Сколько она стоит, я даже и спрашивать не хочу, все равно не сосчитать. Если б ты ее видел, Аксель, ты бы понял, о чем я толкую, ведь это все равно что огненная колесница Ильи-пророка, прости Господи мои прегрешенья…

По окончании уборки сена Элесеус стал собираться обратно в город. Он написал инженеру, что едет, но получил примечательный ответ, что времена пошли трудные, приходится экономить, инженер вынужден упразднить его должность и быть сам своим секретарем.

Вот так черт! Но, собственно говоря, зачем окружному инженеру конторщик? Когда он брал мальчика Элесеуса из дому, он, должно быть, хотел разыграть из себя в этой глуши большую персону, и если кормил и одевал его до конфирмации, так и получал за это помощь по части писарских работ. Теперь мальчик вырос, это все изменило.

«Но, – писал инженер, – если ты приедешь, я постараюсь устроить тебя в другую контору, хотя, пожалуй, это будет и нелегко, здесь полно молодых людей, которые ищут работы. Будь здоров».