Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Гертейне. – Потому что у этой молодушки не один глаз окаянный, а – два.

— Что правда, то правда. Видно, не зря люди говорили!

Нет дыма без огня...

Ну, говорить люди говорили, а вот идти вслед за странным шествием никто из людей не пожелал. Так что отправились со двора управы по Обгардской дороге только покойный Касперек, его вдова, староста с конем в поводу да несколько сорванцов поодаль, издали глазевших на процессию. Вел староста коня, а тот шел медленно, понуря голову. Было в его неторопливой поступи что-то трогательно-заботливое по отношению к покойному хозяину, мертвому всаднику. Конь уже не вскидывал, как обычно, горделиво голову, старался не трясти всадника, не махал хвостом, только шел тихо, тихо, не качаясь на ходу, будто корабль, неспешно плывущий по глади вод...

Слева от него шагала вдовушка, рассеянно отвечавшая на вопросы старосты. Одни они были, могли поговорить.

— Так как же, пани Мария, есть у меня теперь-то какая-нибудь надежда? Прежде я тщетно молил вас о милости, хотя, казалось, все делал для этого. Вы же знаете сами, Мария. Сегодня вы только впервые и посмотрели на меня ласково. Так как, есть теперь у меня надежда?

Женщина вздрогнула.

— Не знаю, не могу знать, – отвечала она, – Сейчас ни о чем меня не спрашивайте. Вдруг он все слышит?

И мертвый всадник будто и впрямь пошевелился. И

лошадь сразу остановилась. А на самом деле, конечно, это просто веревки внизу ослабли, и тело мертвеца начало вдруг сползать набок. Ой, чуть было в грязь не свалилось.

Староста заново перевязал веревки, и они двинулись дальше.

— А что вы теперь собираетесь делать, Мария? Останетесь одна жить в своем опустевшем доме?

— Нет, уеду в свой родной город, в Варшаву.

— Есть там кто-нибудь, кто вас туда зовет?

— Нет, здесь есть, кто отсюда гонит.

— И такое ваше решение неизменно?

— Только смерть может его изменить. Останусь здесь всего на несколько дней после похорон, чтобы кое-как привести в порядок дела. У покойного много должников осталось.

— Но и долгов тоже предостаточно. Так на так выйдет.

Может, лучше оставить все как есть да и уехать? И я бы с тобой уехал, Мария, коли позволишь.

Голос старосты, которому было уже за сорок, сделался таким нежным и дрожащим, словно принадлежал мальчишке безусому. Мария отвернулась.

— А мне какое до вас дело? Поступайте как знаете, –

отвечала она холодно.

— Да я-то уж знаю, как поступить. Завтра подам заявление о своей отставке. Богатства у меня достаточно.

Хватит служить королю, послужу-ка я собственному сердцу. Что скажешь на это, красавица Касперекне36?

В ответ пани Касперек только вздохнула и запахнулась поглубже в шаль. Во дворах страшно выли собаки, когда они мимо проходили, а где-то возле церкви наводящим ужас голосом ухал сыч.

Возле дома Лузанских с чердака выскочила кошка и, карабкаясь по соломенной крыше, вдруг вытянулась и спрыгнула вниз на коня да и уселась на седле, рядом с покойником, сверкая в темноте огненными глазищами. Было в этом что-то страшное. И что понадобилось тут большой черной кошке? Пошла прочь, поганая!

Но кошка и не собиралась бежать прочь, а сидела себе на седле, пока они не приехали во двор к Касперекам. Белый рысак Палко остановился со своей печальной ношей перед террасой. Никто их там не ожидал, только большая белая пастушья собака да слуга.

— Ну ладно, давайте внесем мертвого в дом. Помогите, пан староста, а ты, Аннушка, беги вздуй свечку.

Пан Любомирский еще раз подхватил Касперека на руки и внес в дом, а там положил на большой обеденный стол. Тяжеленек был покойничек: едва отдышался Любомирский.

— Может, мне здесь остаться, пободрствовать рядом с тобой? – шепотом проговорил староста, наклоняясь к вдовушке.

— Нет, нет. Боже упаси!

— Ах как хорошо могли бы мы побеседовать...

36 К а с п е р е к н е – госпожа Касперек (дословно: жена Касперека, выражается через суффикс «не»).

— В другой раз, позднее, когда-нибудь. . После похорон.

И осталась бедная женщина одна со своим покойным мужем на всю ночь. Постелила смертный одр, нарядила

Михая Касперека в самые красивые одежды – в красные штаны, в синий доломан, на ноги ему надела желтые сапоги со шпорами, на голову – красную шапку. Выглядел он теперь в свете горящих восковых свечей, будто спящий рыцарь-куруц.

Весь следующий день у пани Касперек прошел в приготовлениях к похоронам, но тут уж родные умершего помогали. Приехал Дёрдь Касперек из города Лёче, а к вечеру – Эржебет Касперек, по мужу – Маначине.

Похороны состоялись на третий день после кончины усопшего, первого марта. (Сдается, в тот год и февраль был дольше обычного.) Касперека, как знатного гражданина

Лубло, положено было хоронить на кладбище святого

Иоанна, возле церкви. И хоть народ возмущался, староста приказал звонить во все городские колокола. Ну, на сей раз колокола не упрямились, не как тот малый колокол.

Больше того, к тому времени из присмиревшего ручья, много ниже по течению, выудили и носилки для гроба, так что похороны прошли в полном порядке и с положенной пышностью. Народу собралось много. Приехали из соседнего села Гнездо, да и лублойских собралось немало, молебен служили сразу два священника, и кантор читал над гробом красивые стихи.

А на кладбище, когда уже по крышке гроба застучали первые комья земли, поднялся вдруг сильный вихрь. Ну, тут уж нечему удивляться. И вообще все шло своим чередом. И лублойцы, выходя за кладбищенские ворота, успокаивали друг друга, приговаривали:

— Ну вот, закопали и еще одного плохого человека.

Одним негодяем меньше.

Красавицу вдову за гробом вел под руку городской староста, он же провожал ее и назад до дома, потому как дорога была скользкой после утреннего морозца. Ну и что ж тут такого, если слабая надломленная травка-повилика цепляется за какой-нибудь крепкий стебель бурьяна?

Староста был весел и приветлив, всю дорогу назад шутил, болтал всякую всячину и даже рассмешил вдову

Касперекне. Таковы уж женщины! А как шла улыбка к ее печальному лицу. Будто красная роза на белоснежном платье!

Дома, у калитки, староста напомнил вдовушке об ее обещании, которое она дала два дня тому назад.

— Разрешите мне в дом зайти, отогреться малость?

Погода стояла мерзкая, знобкая, у старосты и усы и борода обмерзли инеем. Пани Касперек заколебалась.

— Заслужил я этого, Мария, – прошептал староста с придыханием. – Видит бог, Мария, – заслужил!

Мария кивнула: ладно, мол, заходи.

Они прошли через сенцы. Сердце у старосты громко забилось, и он не удержался, чтобы не обнять вдовушку озорно за талию. Так сказать, маленький задаток получить в счет будущего счастья.

— Ах, перестаньте, староста! Какой же вы великий глупец! Стукнула бы я вас по рукам, да у меня у самой руки окоченели, пошевелить ими не могу. Открывайте-ка лучше поскорее дверь!