Юрий Семенов - Тропа обреченных

— Я понял, Василий Васильевич, — остановил подполковника Чурин и спросил: — А что после разговора? Какую гарантию с него возьмем? Что предложим?

Киричук ответил не сразу. На пути у них под стеной замка криво рос необхватный дуб с крупным дуплом на высоте поднятой руки. Суровой и могучей древностью веяло от него, хранящего, казалось, в себе таинство важных вековых свершений. Именно так и подумал Киричук, задержавшись на мгновение возле зеленого красавца, и пошел дальше по тропе, отвечая Чурину:

— Пусть поможет взять своего эсбиста Шмеля. Брать его немедленно, пока он что-нибудь с Тарасовым не сделал, очень уж опасные предупреждения ему подкладывает.

— Стоящее задание. Но я бы к нему еще добавил требование представить план отсидок банд, их наличную характеристику.

Киричук обернулся к Чурину и мягко подытожил:

— Вот этим я и хотел закончить, догадливый Анатолий Яковлевич.

Как током пронизало Марию Сорочинскую, увидевшую идущих ей навстречу Киричука и Чурина. Первым она заметила Стройного — не зря дала ему такое прозвище: подполковник шел, расправив грудь и слегка подав плечи назад, шагал уверенно и ровно, можно сказать, с важной строгостью. Благой оказался не таким уж полным и благодушным на вид, каким она запомнила его на базаре. Он был хорошо сложен, со смышленым строгим лицом, и, по всему видать — решила Артистка, — человек напористый, решительный.

Мария и сама не могла понять, почему вдруг потеряла контроль над собой, рванулась вперед, опустив глаза, кокетливой походкой прошла мимо.

Она долго не могла успокоиться, вспоминая, как взглянули на нее Стройный и его помощник, пока не вошла в дом хворого Сороки, обнаружив его, к удивлению, за ремонтом крыши.

— А ну слазь, притвора шелудивая! Я думала, в самом деле он скопытился, хворает! — прикрикнула Мария на Сороку, назначенного Зубром в целях конспирации Артистки единственным связным для всех поручений.

Рисковать будет он, Сорока, встречаясь с нужными людьми. Артистку уводили, отрывали от соприкосновения с теми, кто снабжал информацией и поставлял разведданные Хмурому. Это он, краевой проводник, определил меру строгой конспирации Артистки. Зубр обработал в деталях выход связных на контактное звено — Сороку, с которым она не пропадет: родственник не выдаст жену брата в случае провала.

— Чего шумишь? — появился в хате Петро, положил на лавку молоток с гвоздями. — Не на карачках, как видишь. А с утра лежал, бок ноет, как бы снова в больничку не залезть.

— На крышу, как петух, забрался, мог бы и до нас сходить… Не заставляй меня лишний раз к тебе шаркать, приказ знаешь.

— Какой приказ? — не понял Петро.

— Ты что, балда, понимать разучился? Кому приказано ежедневно наведываться ко мне? Не заставляй меня просить тебе замену.

— Ума хватит, — распрямился ссутулившийся связной. — Ты чего пришла?

— Как это тебе нравится! — хлопнула по бедрам Мария. — Доложить ему, зачем пришла… Давай живо передай Зубру по «срочной» важную весть. На словах скажешь, запомни: «Из управления безпеки разом ушли по домам десять чекистов, в том числе Стройный. Предполагаю, надо ожидать где-то облаву. Артистка».

— Сейчас идти? — спросил Петро.

— Ты все запомнил?

— Ага.

— Повтори!

Сорока повторил коряво, но по смыслу верно.

— Но где же ты успела без меня раздобыть такую важнецкую информацию? — спросил, прищурив глаза, связной. — Тебе же запретили всякие встречи. Я доложу кому надо.

— А ну давай живо топай к Хмурому! — вспыхнула Артистка, не имея ни права, ни желания рассказывать о том, что даже бывшие связные продолжают привычно докладывать ей новости письменно через тайник и при встрече на улице.

Возвращаясь через площадь в управление, Киричук заметил неподалеку два запыленных синеватых автобуса и возле них толпящихся с чемоданчиками и котомками девчат. Парень по бумажке выкрикивал фамилии, называл район области и указывал на автобус, в который следовало садиться.

Василий Васильевич заметил среди присутствующих инструктора Торчинского райкома партии Беловусько. Тот узнал подполковника, вышел навстречу.

— Что у вас тут за хоровод, Федор Ильич, и как вы здесь? — заинтересовался Киричук.

— В педучилище на распределение приезжал. Я теперь кадрами интеллигенции в районе занимаюсь — духовная работа нынче на селе тоже хлеб насущный. И как вы запомнили мое имя-отчество? Всего-то раз виделись.

— Очень даже просто… У вас левая рука зажила? — не забыл о ранении Киричук.

— Давно уж.

— Ну а имя — ничего удивительного, в молодости у меня друг чекист был, Федор Ильич, которого на самом деле звали Фарук Исмаилович, в Средней Азии мы работали.

— А я ваше не запомнил, извините.

— Василий Васильевич. Так как там поживает в Бабаеве председатель колхоза Бубла?

— Здравствует Захар Иваныч. У него «ястребки» с песней по селу ходят… Колхоз крепко сколотил. На днях пару комбайнов получил. Вот туда в школу двух учительниц повезу.

— Приятно слышать. Очень важный участок, Федор Ильич, вам поручен, я бы сказал, наиважнейший в этих краях на сегодня. Кадры учителей — это наши маяки, не случайно против них злобствуют бандиты.

— Злобствуют, — с чувством поддержал Беловусько. — Учителя, врачи, завклубами просвещают людей, рассказывают о новой жизни. Вот и зверствуют бандиты.

— Изменились вы, Федор Ильич. Что значит во вкус работы вошли основательно, это приятно, — с удовлетворением подметил Киричук и направился к стоявшей неподалеку учительнице из села Сосновка Полине Алоевой, с которой познакомился лишь вчера, возвращаясь с майором Тарасовым из села Мерва после осмотра южного крыла завтрашней облавы. Шустрая, говорливая молодая женщина поразила бывалого чекиста удивительной смелостью.

Уже не раз бандиты письменно, а недавно и устно предупреждали Полипу, требуя бросить школу и исчезнуть из села, пока не поздно. Но она не только не оставила школу, где работала и жила, но еще и взяла под свое начало клуб, возглавила самодеятельность. Полина понять не могла, почему так лютуют бандиты против самодеятельности. Этот вопрос она и задала прежде всего приехавшему в Сосновку подполковнику Киричуку.

— Все очень просто: где свет горит, оживление, да еще и песни, там жизнь, к ней тянутся люди. А бандитов больше устраивает темнота в селах, когда люди разобщены, сидят за семью запорами, так на них легче влиять, человек взаперти послушнее. А ты не даешь им быть покладистыми.

— Не даю, Василий Васильевич. Народ здесь трудолюбивый, понятливый. Он должен бодрую улыбку видеть на наших лицах постоянно. Только не боязнь. Иначе зачем мы здесь?

Василию Васильевичу понравилась запальчивая решимость учительницы, но все же предостеречь ее он счел своим долгом. Вчера у него это как-то не получилось. Поэтому, заметив в толпе Полину Алоеву, Киричук направился к ней.