Ариадна Борисова - Санна Ванна: Бабушка

Думая, Александра Ивановна смотрела в окно в ожидании Алены. На детской площадке толклась кучка соседских парней. Покалякали немного, поразмахивали руками и разошлись, то ли по домам, то ли куда-то еще.

Александра Ивановна неожиданно словила себя на безумной мысли о том, как внучка лежит под одним из них, бесстыдно раздвинув ноги, и у нее потемнело в глазах. Выбранила парней в голове самыми черными словами… Уф-ф!

Если телевизионные программы действительно принадлежат олигархам, так вразумить бы их, чтобы не позволяли показывать срамные фильмы с порнографиями, ничего хорошего от этого нету. Серьезно объяснить, что у молодежи от таких фильмов возбуждаются аэрогенные, или как их там, зоны, воспитанию это сильно мешает, мало ли какая пакость может случиться. Есть, поди, и у олигархов дети, неужто не поймут? Вообще бы все неприличное взять и запретить навсегда…

Живот у Александры Ивановны опять схватило, аж пополам скрючило и, раз все равно согнулась, упала на колени перед иконой в угол. Молилась и просила Бога, чтобы он присмотрел за девочкой сверху, откуда лучше видать, чем она занимается. Еще просила дать Алене немного счастья, и так ведь внучечка природой обделенная. Коли уж суждено будет замуж пойти, пусть попадется ей по жизни хороший человек. И чтобы у Изы колени не болели, а то шибко беспокоят в последнее время. Да и всем знакомым здоровья, и писем Катерине от сына…

Спохватилась, оборвала себя: «Вдругорядь я об своем, да об своем, все с просьбами лезу», и чтобы Бог не подумал, какая она корыстная, спросила:

— А у Тебя-то, Господи, как дела?

Привычно подождала ответа. Он, как всегда, промолчал, постеснялся. Тогда Александра Ивановна рассказала ему, что творится на Земле и в России. Восстановила таким образом некорыстную справедливость, успокоилась. Возвращаясь к тому, что побудило к разговору с Богом, она снова мысленно гнала молодых парней от Аленки и тут же жалела их, только что крепко выруганных:

— Пусть и они здоровы будут.

Закрепила сумбурную молитву-политинформацию:

— Лишь бы война в Чечне быстрее кончилась, Господи. Ну, здоровья Тебе и матери Твоей Богородице, счастья Вам в личной жизни.

Ночью Александра Ивановна не могла удобно уложить на кровати свою спину, той все недоставало то ли мягкости, то ли пружинистости. Будто бы и не болела, а так, слегка взныкивала, раскапризничалась глупая спина, не понимая невыгоды своего нудного поведения, и вконец измучила хозяйку, довела до крайности вставания.

«Ну что за организимь, что за дураки вы, — выговаривала спине и животу Александра Ивановна, тащась на цыпочках плохо сгибаемых ног. — И когда вы мне, старой, покой дадите?»

Александра Ивановна приоткрыла дверь в комнату Алены. Спит внучка, кругом чистенько, на столе любимые вещи — кукла, ларчик, книжка…

Села на кухонный табурет и снова подумала о неизбежности «покоя». Вот «успокоится» она, а немного погодя придет к ней подруга Иза, станет нескучно…

Испугалась, что и впрямь конец близок. Нет, нет, рано еще, пусть Алена замуж выйдет, посмотреть на мужика, какой он, и если хороший попадется, тогда ладно… Хоть бы время переменилось. Получше, подольше надо молиться. Если б дозволено было, письмо бы отправила Богу. Оно, поди, доходчивее, бумажное-то слово. Все ж не простая говорильня.

Она вспомнила, как писала стихи отцу на фронт. Вспомнила, как полуграмотная мать, потея лицом, карябала буквы, склонившись над письмом Ванечке. Потом в уме возникло журнальное лицо космонавтки, с чьей помощью была получена эта квартира и благодаря чему Александра Ивановна сидела теперь в своей личной кухне и размышляла, поглаживая болезную спину.

«Первому написать! Президенту!»

Правда, Александре Ивановне этот человек не нравился. Больно уж он напоминал грубых, краснорожих деревенских парней, увивавшихся за нею в царь-гороховое время, когда ей были любы мелкокостные, голубокровные и культурные. Зато положение Ельцина самое высокое в стране. Высокое, а потому и самое, по народному суждению Александры Ивановны, досягаемое. Кто, как не президент, обязан знать, что народ беспокоит? А довести, может, некому. Может, не сам он дурен, а советники у него пустоголовые. Телевизор послушать, поневоле так о политиках подумаешь. Болтают, болтают все, что в рот попало, как этот попугай Жириновский. Еще и дерутся.

Александра Ивановна даже рукой взмахнула в возмущении. Но бумагу взяла и ручку нашла, завалявшуюся в столешнице. В правильности своего решения она теперь нисколько не сомневалась. Тем более адрес хорошо известен: «Москва, Кремль, Президенту». Поколебалась и приступила. Она вполне справедливо полагала, что главное в документе не ошибки, а содержание. Писала страстно, гневно и доверительно, как если бы говорила с высоким человеком с глазу на глаз.

«Здраствуйте уважаемый президент России товарищь Борис Николаичь Ельцын! Пишет Вам…»

Александра Ивановна задумалась, как лучше себя отрекомендовать. Не Ф.И.О. же свое выпячивать. А вот то, что она — ветеран тыла, обязательно.

«…витеран тыла, простая рабочая женсчина из народа».

Снова остановилась: «Сказать — из электората? Нет, пожалуй. Народ электората всяко лучше».

«Пишу я Вам вот по какой пронблеме. Во первых. Извесно ли Вам, что люди в стране голодуют. Даже есть такие, кто бездомные и не нужные никому. Товарищь Борис Николаичь. Сами подумайте там у себя в Кремле. Во вторых. У нас в городе на Золотобанке висит большая риклама «Наш дом Россия». На ней товарищь Черномырдин жест показывает плохой. Мне даже стыдно об нем писать. Товарищь Черномырдин там две ладони склад домиком, но не правильно, а на языке глухих людей это обазначает матерьшинное слово на букву П. Извените. Глухие об том знают и шутют про нашу страну и товарища Черномырдина Виктора Степаныча. Мол, вот по чему товарищь Черномырдин говорит такие слова — хотели как лучьше, а получилось как всегда. И заместо последнего слова добавляют другое на букву П. (Извените опять.) Я не думаю, что все в нашей жизне идет так худо по тому, что идет черес это матерьшинное слово. Но хочеться спросить Вас товарищь Борис Николаичь, по чему к лучьшему будующему нельзя подойтить так, что бы народу было как нибудь полегчей? В третих…»

Она писала долго, задумываясь, грызя ручку и потея лицом, как когда-то мать над письмом любимому сыну Ванечке. Было в ее послании «в четвертых», «в пятых» и «в шестых» — о сложности поступления глухих людей в высшие учебные заведения, об олигархах и допущенных ими к экрану неприличных фильмах, о нехватке для воспитания подрастающего поколения, и много, много всего еще было в этом обстоятельном и строгом письме.

Александра Ивановна все-таки подписалась полным Ф.И.О., чтобы Ельцин знал, кто именно не забоялся написать и отправить ему такое суровое письмо. На прощание она пожелала президенту «…счастя в личной жизне».