Энн Тайлер - Блага земные

Он остановился, посмотрел на меня с улыбкой, Я была озадачена как никогда.

— В самом деле? — сказала я.

— Шарлотта, мое призвание — быть проповедником.

— Кем?

— Разве ты не расслышала? Проповедником. Не встреть я тебя, я никогда бы не возвратился в молитвенный дом, никогда не понял бы, что мне положено делать. А теперь все ясно.

Ну и ну! Я была настолько ошеломлена, что не могла даже перевести дух. Это было так неожиданно, ничто в его поведении не настораживало меня.

— Но… Но, Сол… — сказала я.

— Послушай, я расскажу тебе, как это случилось, — перебил он. — Помнишь то воскресенье, когда я помогал наковать молитвенники? Я нес ящик в подвал. Прошел мимо игровой комнаты, куда меня приводили еще ребенком. Все тот же синий линолеум на полу, все те же трубы, на которые нам запрещали влезать. И вдруг я услышал тот самый псалом, который мы с братьями пели в детстве: «Любовь возвысит меня». Клянусь честью. Представляешь? Я услышал наши собственные голоса, я не мог их спутать ни с чем. Я замер с открытым ртом. Слышал даже, как шепелявит Джулиан, у него тогда выпали молочные зубы; потом, когда выросли новые, это прошло. Мы пропели две строки, а на третьей наши голоса стали затихать, но я все еще слышал их издалека.

— Постой, постой, — сказала я. — Вы вчетвером, все вместе? В игровой комнате при молитвенном доме? Это невероятно. Слишком у вас большая разница в возрасте.

— Здесь не может быть никакой логики.

— Логика здесь действительно отсутствует.

— Пресвитер Дэвитт говорит, что это знамение.

Мне не понравилось, как он произнес эти слова. В нем появилось что-то от проповедника; осадка, его голос, безмятежно спокойный взгляд. Почему раньше я этого не замечала? Да потому, что слишком много внимания обращала на другие стороны его натуры.

И ничто меня не настораживало.

Но я не сдавалась.

— Послушай, Сол, может, это слуховые ассоциации прошлого или что-нибудь в этом роде? Тебе не приходило в голову?

— Пресвитер Дэвитт сказал, это было знамение — я должен стать проповедником. Мы с ним уже не раз об этом беседовали.

Я смотрела, как его длинные смуглые пальцы раскрывают конверт, и легко было представить, как они переворачивают страницы Библии. Я не верю в бога, но в ту минуту, кажется, готова была поверить: кто же еще мог сыграть со мной такую шутку? Молитвенный дом был наиболее замкнутым пространством, еще более замкнутым, чем наш дом. Самым странным человеком, еще более странным, чем моя мать, был фанатичный проповедник.

Я едва удержалась от смеха. Со спокойным, сдержанным любопытством посмотрела на лист бумаги, который он вытащил из конверта.

— Пришло сегодня по почте. Не хотел говорить тебе об этом заранее, пока не получу извещения, что принят в Хамденский баптистский колледж.

— В баптистский колледж, — повторила я.

— Понимаю, на это потребуются средства. Армия не захочет платить за обучение в официально не зарегистрированном колледже. Но сколько преимуществ: учиться всего два года, езды до колледжа — не более получаса. Можно будет жить здесь, вместе с твоей матерью! Я снова открою отцовскую радиомастерскую. Это даст средства на оплату обучения. Мне суждено остаться в Кларионе, Шарлотта. Это моя судьба. Как ты не понимаешь?

Все, что я могла видеть из нашего окна, — остов дома Альберты, оклеенные цветастыми обоям стены, вздымающиеся к небу медные трубы и раскрытую пустую аптечку. Весь мир рушится, это ясно: на земле не остается ничего, кроме дома моей матери. Меня заточили сюда навечно, здесь пройдут долгие, монотонные дни моей жизни.

Остаток, дня, проведенный в пути, тянулся бесконечно, все вокруг казалось поблекшим. Покосившиеся сараи, некрашеные дома, тощие коровы, уныло выглядывающие из-за оград.

— Где мы находимся? — наконец спросила я.

— В Джорджии, — ответил Джейк.

— В Джорджии?! — Я выпрямилась и огляделась по сторонам. Вот уж не думала, что попаду в Джорджию. Но ничего интересного вокруг по-прежнему не было. — Знаете что, пожалуй, я пересяду назад и немного вздремну.

— Нет, — сказал Джейк.

— Почему?

— Хочешь оставить меня в дураках. Откроешь дверцу — только тебя и видели.

— Господи боже мой, — вздохнула я. Это было просто оскорбительно. — С какой стати я стану это делать? Просто хочу вздремнуть. Заприте дверь, если вам хочется.

— Это невозможно.

— Достаньте где-нибудь еще одну цепь.

— Может, прикажешь мне запереть и себя?

— Держите ключ при себе. Найдите еще одну из этих…

— Отстань, Шарлотта.

Я немного помолчала, разглядывая рекламу нюхательного табака. А потом сказала:

— По-моему, вам пора избавиться от этой мании с замками.

— Я же сказал — отстань.

Я огляделась. Где тут радиоприемник? Приемника в машине не было. Я заглянула в отделение для мелких предметов — интересно, что там? Дорожные карты, электрический фонарик, сигареты и прочее барахло. Я захлопнула крышку.

— Джейк.

— Что?

— Куда же мы все-таки едем?

Он посмотрел на меня:

— Наконец-то. А я уж-было решил: у тебя не все дома.

— Не все дома?

— Шариков не хватает. Не поинтересоваться до сих пор, куда мы едем!

— Мне и в голову не приходило, что мы едем в какое-то определенное место.

— Значит, ты решила, что я тащусь в такую даль просто из любви к искусству?

— Куда же мы едем Джейк?

— Понимаешь мать увезла его во Флориду, подальше от греха. Открыла там мотель. Она вдова. Терпеть меня не может, вот и увезла Оливера подальше. Мы его навестим, но сначала завернем в Линекс, штат Джорджия.

— А в Линекс зачем? — спросила я.

Он стал шарить по карманам, сначала в куртке, потом в карманах брюк. Наконец вытащил вырванную из блокнота страничку и протянул мне.

— Что это? — спросила я.

— Читай.

Я развернула и расправила листок. Он был исписан жестким карандашом, оставившим след на, оборотной стороне. Над каждой буквой « i» вместо точки было, нарисовано весьма внушительных размеров сердечко.

«Дорогой Джейк!

Милый, приезжай за мной поскорее. Я здесь как в тюрьме. Я так давно, жду тебя. Неужели ты не получил мое письмо? Я звонила тебе домой, но твоя мать сказала, что не знает, где ты. Неужели ты хочешь, чтобы твой сын родился в тюрьме?

Целую и люблю тебя,

Минди».

Я дважды перечитала это письмо. Потом посмотрела на Джейка.

— Я бы не вынес этого, — сказал он.

— Чего «этого»?

— Чтобы мой сын родился в тюрьме.

— За что же ее посадили?

— Да это не тюрьма, она в приюте для незамужних матерей.

— Вот оно что!

— Ее мать — ведьма, настоящая ведьма. Отправила девчонку в этот приют и постаралась, чтобы я ничего не знал, пока не упекла ее туда… Она еще слишком молода, чтобы иметь свое мнение. Всего семнадцать лет. Но по-моему, они все равно должны были дать ей возможность решить, что делать, и мне тоже. Мы с ней встречаемся уже целых три года, с перерывами.