Энн Тайлер - Блага земные

— Что случилось?

— Сначала она сказала, что занята сегодня днем, ей не выйти, и чтобы я явился за ней в полночь с лестницей. Представляешь, с лестницей! Иногда эта Минди бывает такая… А когда я сказал «нет», она сказала, может, выйдет ко мне завтра в шесть утра. Может, выйдет, а может, нет. Что еще за фокусы?

— Думаю, лестница — это довольно… рискованно, — заметила я.

— Ты не знаешь Минди. Она такое обожает, — сказал он, — Удивительно, как это она не требует, чтобы я прискакал за ней на коне.

Мы вышли из будки и зашли в бакалейный магазин. Джейк купил бритву, крем для бритья, огромную бутылку кока-колы и пачку печенья «Доритос». Я увидела там холодильный шкаф, набитый банками с апельсиновым соком. Так хотелось купить несколько банок, но Джейк сказал, что с ними много возни: сок надо разбавлять. Он был очень раздражен. Ходил между полок и что-то бормотал себе под нос, подгоняя меня всякий раз, когда я задерживалась…

— Пошли, пошли. Мы ведь не собираемся здесь ночевать.

— Насколько я понимаю, именно здесь мы и собираемся ночевать, — возразила я.

— Не время шутки шутить, — отрезал Джейк.

Мы вышли из магазина и поехали дальше, через весь город. Теперь, когда зашло солнце, он стал серебристым. Мы ехали долго, я уж решила, мы уезжаем и оставляем здесь Минди. Это было бы неплохо, подумала я. (Пусть даже кто-то другой бросает любимого человека, все равно, это доставляло мне злорадное удовлетворение). Но Джейк притормозил и посмотрел на лес справа: — Пожалуй, здесь и остановимся.

На коричневом деревянном щите были вырезаны большие буквы: КЕМПИНГ «ТАНЗАКВИТ». Мы свернули на грязную дорогу и, подпрыгивая на ухабах, им, ехали мимо пустой доски ИЩУ РАБОТУ и несколько мусорных баков. Потом дорога кончилась. Джейк остановил машину и откинулся назад.

— Прибыли, — сказала я.

— Именно, — ответил он.

Он опустил стекло. В лесу уже смеркалось, и пахнущая грибами прохлада ударила нам в лицо, словно кто-то бросил в нас влажными листьями. Он снова поднял стекло.

— Я думал, у них тут хоть столы есть.

— Может, проедем еще немного?

— Нет, хватит.

Я поплотнее запахнула плащ, а Джейк по-прежнему сидел, постукивая пальцами по баранке. Наконец я открыла бумажный пакет, вынула оттуда пачку «Доритос», распечатала и предложила ему.

Он отрицательно покачал головой. Я достала из банки несколько «Доритос» и съела их одну за другой.

— Вкусно, — сказала я. — Попробуйте.

— Не хочу.

— С апельсиновым соком было бы еще вкуснее.

— Как здесь, в лесу, его разбавлять? И потом, надо — экономить. Мы на мели.

— Раз вы так беспокоитесь о деньгах, зачем же было покупать эту бритву? — спросила я. — По-моему, апельсиновый сок куда лучше.

— А по-моему, лучше побриться, — сказал Джейк. Выпрямился и посмотрел на себя в зеркало. — Рожа смертника. — Он откинулся назад. — Увидит такую рожу — и сбежит на край света. Не могу без бритья.

— А я не могу без фруктов, — сказала я. — Так хочется фруктов, как будто у меня начинается цинга.

— Замолчи. Хватит размусоливать одно и то же.

Я замолчала. Съела еще несколько «Доритос» и посмотрела на лес.

Привыкнув к этой пустынной поляне — коричневая, усыпанная хвоей земля, мягкие, размытые сумерками тона, — я подумала, что не так уж здесь плохо. Но Джейк продолжал суетиться. Полез в бумажный пакет с продуктами. Достал несколько «Доритос», вынул бутылку кока-колы и откупорил — нас обдало теплыми брызгами.

— Ой, извини, — сказал, он.

— Ничего.

— Выпей немного.

— Нет, спасибо.

— Если хочешь, можешь спать сегодня на заднем сиденье. Я все равно не засну. Так и буду сидеть всю ночь напролет и психовать.

— Ладно.

— Не понимаю, как ты, только можешь вытерпеть, все это? — сказал он.

— Не забудьте, я была замужем.

Мы сидели в машине, грызли «Доритос» и смотрели, как деревья становятся все выше и чернее.

Впервые я ушла от мужа в 1960 году, после ссоры из-за мебели. То была мебель Альберты: он продал ее дом, а мебель почему-то решил сохранить. Не прошло и месяца нашей супружеской жизни, как он нанял грузовик и перевез все к нам: старые спальные гарнитуры, стол с линолеумовым верхом, обшарпанные стулья, пёстрые занавеси, шали, платья… Добавьте к этому пожитки ее свекра, реквизит и театральные костюмы, которые старик держал в столовой. Сначала я подумала, Сол решил устроить распродажу. Платить за хранение всех этих вещей мы не могли. Это ясно. Но оказалось, он и не собирался их продавать. Оставил себе все до последней тряпки. Наш дом и без того был забит мебелью, а он взял и удвоил каждый предмет: к одному журнальному столику приставил другой, к спинке одного дивана — второй диван. Безумие какое-то. У каждого предмета появилась тень, свой сиамские близнец. Мама не находила в этом ничего странного (теперь она обожала Сола, считала, что он не способен ошибаться), не могу сказать этого о себе. Он даже не распечатывал письма Альберты, зачем же ему понадобилась ее мебель? Сама я постоянно думала об Альберте, дорожила каждой ее мелочью, но эти-то вещи были ей не нужны. Если она сама их выбросила, я тем более могла от них отказаться.

— Сол, — сказала я. — Надо избавиться от этого барахла. Здесь невозможно двигаться, нечем дышать. Надо все это выбросить.

— Со временем разберемся, что к чему, — сказал он.

Я поверила. И продолжала спотыкаться о ящики с атласными туфельками и сапогами для верховой езды, больно ударялась о бесчисленные ножки стульев и все ждала, когда же он что-нибудь предпримет.

Но он поступил в баптистский колледж и погрузился в учебу. Ночами готовил задания, а каждую свободную минуту проводил в радиомастерской. Про мебель он и думать забыл, это было ясно.

И вот в октябре я решила самостоятельно избавиться от нее. Признаюсь, я делала это за спиной, так, чтобы было незаметно: тайком выносила одну вещь за другой и оставляла возле мусорного ящика. Мусорщик приезжал к нашему дому на грузовике по средам и субботам. В среду я выставила ночной столик, а в субботу — книжный шкаф. Выбрасывать сразу больше одной вещи я не решалась: в городе существовал лимит по вывозу на свалку громоздких предметов. У меня лопалось терпение. Ночами я глаз не смыкала, обдумывая, какую вещь вывести из дому в следующий раз. Выбрать было очень трудно. Комод? Или журнальный столик? — А может, кухонные стулья? Но их восемь штук, и как это нудно — выносить по одному, неделя за неделей. А может, диван — самую громоздкую вещь в доме? Но это Сол, конечно, тотчас заметит, как не заметить?

Теперь Сол относился ко мне тепло, но отрешенно — не такого отношения ждешь от мужа. Он сразу же определил мне место в своей жизни и занялся другими делами. Я была как забытая игрушка, которую ребенок рассеянно тянет за собой на веревке. Как это случилось, что между нами уже установились такие же неясные, запутанные, нелепые отношения, какие существовали у меня со всеми другими людьми?