Чезар Петреску - Патриархальный город

Захваченный врасплох, Тудор Стоенеску-Стоян забормотал что-то невнятное и бессмысленное, словно вновь был школьником, пришедшим в класс, не выучив урока.

— Ну, да… Конечно… Само собой…

Бывший преподаватель, застыв на место, поглядел на него испытующе. На миг ему показалось, что он попусту теряет время.

Однако мысли, волновавшие его последнее время, держали его в плену. Он спешил выговориться:

— Я подхожу к концу. Выводы вы сделаете сами… Итак, Черное море сделалось внутренним бассейном Оттоманской империи и ее союзника Крымского ханства. Открытый путь превратился в западню! Древний Понт Евксинский, на берегах которого еще во времена могущественного гето-дакского царя Буребисты неустрашимые мореплаватели древней Эллады воздвигали цветущие города и порты для торговли с местным населением, перестал быть отдушиной для народов, задыхавшихся в границах своих географических территорий. Все выходы были перекрыты. А тем самым — и входы, через которые могли бы проникнуть свежие веяния Возрождения. Над нами нависла гнетущая, давящая тишина, словно после опустошительного стихийного бедствия. Развалины, пепел, могильные плиты… Наши города утратили экономический и политический смысл своего существования. В то время как западные страны, открыв Америку и пути в Вест-Индию, вступили в эпоху возвышения и расцвета, наши города по-прежнему прозябали во мраке изоляции, под протекторатом бдительных сюзеренов из Константинополя, которые меняли господарей Валахии и Молдовы чаще, чем шаровары, а то и просто посылали палача отсечь им головы и, набив соломой, привезти на блюде в Стамбул. Выродившиеся, отуреченные города, города-базары, поставленные временно, на скорую руку. Города — сезонные ярмарки. И вот в эти так называемые города и уездные столицы из своих сельских поместий переселялись земельные собственники, бояре, полностью вернувшие себе свои феодальные привилегии, и устраивали здесь свое жилье на деревенский манер: земельные угодья с пристройками вокруг господского дома, с садом, конюшней, стогами сена, хижинами для работников-цыган, курятником, свинарником, сараюшками. И с лужей для гусей и уток. Не правда ли, живописно! Строгость форм? Архитектурная гармония? Соблюдение правил гигиены? Пыргари, шолтузы, судьи, воля и авторитет избираемого общинного совета? Какое там! Кто посмел бы навязать свою волю боярину с замашками византийско-турецко-фанариотского игемона?.. Вот чем стали эти города, устроенные по образу и подобию господствующего класса. Без собственного лица, гражданского самосознания и самоуважения, которое приходит с достатком, добытым ценою труда. Засилье паразитов, живущих доходами от поместий, или синекурами, куда их одним движением бровей пристроил влиятельный покровитель. Политиканство, кумовство… В нашем Кэлимане — многие ли живут своим трудом и приносят городу пользу? Единицы!.. А незаурядные люди в нем гибнут, опускаются и хиреют! Например, Григоре Панцыру. Ваш друг Санду Бугуш. Бывший мой ученик Октав Диамандеску. Пику Хартулар, тоже мой ученик, который на школьной скамье подавал надежды стать великим художником, вроде Ту… Ло…

— Вроде Тулуз-Лотрека, господин Иордэкел? — спросил Тудор Стоенеску-Стоян.

— Именно. Вы знаете этого художника?

Имя художника-калеки с горбом, как у Пику Хартулара, Тудор Стоенеску-Стоян знал по чистой случайности. Еще в Бухаресте, ожидая как-то трамвая, он увидел в витрине книжного магазина раскрытый альбом. И цветные репродукции запечатлелись в его памяти вместе с именем художника, хотя он и не смог бы объяснить почему.

Однако мелкий бес, овладевший им с того момента, как он сошел с поезда в Кэлимане, коварно шепнул ему на ухо другую, менее банальную версию.

И он ответил:

— Как же не знать? Сколько раз я спорил о нем с Юрашку! Тот восхищается им. А я от него не в восторге…

Произнося эти слова, он чувствовал, как краснеет. Жаркая волна прихлынула к щекам, и он ужаснулся пропасти между щепетильным бескорыстием старого пенсионера, поверявшего ему свои тщательно отобранные, продуманные, взвешенные, выверенные суждения, и собственными бессовестными измышлениями. Неужели ложь уже проникла ему в кровь? Неужели он никогда не сможет удержаться от лжи? Навеки останется самозванцем?

Терзаясь нечистой совестью, пытаясь скрыть смущение и не запутаться в тенетах новых измышлений, Тудор Стоенеску-Стоян поднес к губам пустую пиалу с остывшей кофейной гущей на дне. Но старик ничего не заметил. И простодушно сказал:

— Я, пожалуй, согласен с вами. Мой бывший ученик Пику Хартулар как-то показывал мне что-то вроде монографии об этом художнике и объявил со свойственной ему заносчивостью: «Вот, господин Иордэкел, на что способен горбун, если ему повезло родиться в другом мире! Что скажете?» Я полистал книгу и отдал ему обратно. Что тут скажешь?.. Танцовщицы, певицы, парижские кабаре с их неверным искусственным светом и беспутными посетителями. Пусть он пишет свои картины и считается великим художником! Но я этого не понимаю. Я предпочитаю Леонардо да Винчи, Тициана, Рафаэля, иконопись; а из наших, пожалуй, Теодора Амана и Григореску… Так что пусть Юрашку меня извинит, но я присоединяюсь к вашему мнению. Важно, что этот художник нашел себя и свое место в мире, который его окружает. Тогда как у нас Пику Хартулар погубил свой талант, а быть может, и призвание, озлобился, как многие, многие другие, горбатые или не горбатые — все равно. Стоит ли перечислять?..

Он снова опустился на жесткий с прямой спинкой стул и протер очки белоснежным платком голландского батиста. Помолчал; перевел взгляд со стопки книг на гостя, утонувшего в мягком просторном кресле. Ждал, что же тот скажет.

Удивившись смущенному, смиренному и жалкому виду своего гостя, он вновь почувствовал виноватым себя. Грустно улыбнувшись, извинился:

— Вот какие муки приходится терпеть, попавши в лапы старому чудаку, укрывшемуся в скорлупе своей глухоты! Он вцепляется в свою жертву и опрокидывает ей на голову все, о чем молчал целый год. Получается длиннющая и скучнейшая лекция! Простите меня! Два часа мучений…

— Надо ли повторять, господин Иордэкел? — воспротивился Тудор Стоенеску-Стоян. — Вы говорите, два часа мучений?.. Да за эти два часа я прозрел, увидел то, чего не научился видеть за все годы сидения на школьной скамье.

— Душевно рад, если бы это было так. Если бы я и впрямь мог помочь вам в ваших литературных трудах…

— Очень, очень помогли, уверяю вас! — искренне заверял мнимый автор мнимого цикла романов. — За два часа вы раскрыли мне глаза! Какая потрясающая тема! Трагедия городов!

— Да, трагедия шестивекового умирания городов. Они умирают вот уже шесть веков, так и не начав жить!