Чезар Петреску - Патриархальный город

Однако из вежливости он стал отнекиваться:

— Я не качаю головой, господин Иордэкел. Но это настолько поразительно…

— Поразительно и не укладывается у вас в голове. И тем не менее такова истина. А подтверждения здесь, в этих книгах… Вот они, перед глазами, — но сам я их не увидел, не смог разгадать их смысла.

Он раскрыл одну книгу. Раскрыл другую:

— Вот эти доказательства, написанные черным по белому. Многие из этих городов хронологически возникли прежде, чем были основаны оба княжества. Существовали до возникновения нашей государственности. В Кымпулунге, первой стольной крепости валашских господарей, и до наших дней сохранилась каменная плита с датой тысяча трехсотый год; она лежит на могиле некоего Лаврентия, comes de Lungo-Campo. А в Байе, первой столице молдавских господарей, общинный совет владел печатью с латинской надписью и с указанием того же тысяча трехсотого года, причем ее оттиски стоят на всевозможных актах, находящихся как в публичных, так и в частных архивах. Эта датировка городских общин, возглавлявшихся comes и общинным советом с четкими функциями, печатями, административной властью и правовыми полномочиями, предшествует времени первых государственных актов, и на этом основании — повторяю — можно утверждать, что не государство создало города, а, напротив, города создали оба наших румынских государства на восточных и южных склонах Карпат. В этом духе высказываются уже некоторые из наиболее молодых и непредубежденных историков, вроде того, о котором я упоминал и чью книгу мне подарил мой друг Григоре. Увы, это восстановление исторической правды слегка запоздало. Запоздало потому, что легенда об основателях успела укорениться в общественном сознании и, как правило, мешает видеть логическую последовательность фактов; свидетельство тому — то ослепление, в каком я пребывал всю жизнь.

— Любопытно! — воскликнул мнимый автор мнимого цикла исторических романов. — Для меня это что-то совершенно новое…

Теперь покачал головой Иордэкел Пэун.

— Новое? Так казалось и мне самому… Напротив, нечто очень древнее, шестивековой давности, а то и больше. Оно-то и объясняет судьбу наших городов, обреченных на упадок, постигший их после столь блистательного начала. Я не преувеличиваю. Еще немного терпения… Через Молдову проходил торговый путь из Польши к Черному морю и далее, на азиатский восток. По нему западноевропейские товары из фламандских и ганзейских городов шли к рынкам Азии, которые контролировались генуэзскими, венецианскими или рагузинскими купцами. Через Молдову же обратным путем следовали товары из Азии: шелк, драгоценные камни, пряности, за которыми погнался, почуяв след, знаменитый Марко Поло, венецианский купец и путешественник, прозванный Миллионе. Через Валахию, по отрогам Карпат проходил путь из Брашова, Сибиу и дальних германских и голландских городов к Дунаю, к Рагузе и к южной оконечности Балканского полуострова. И города, возникшие вдоль этого пути на молдо-валашских землях как перевалочные пункты сухопутных перевозок и порты на Дунае, заимствовали вольное устройство ганзейских городов, обеспечив себе собственные доходы и подготовившись к истинно урбанистической жизни. В их существовании был смысл… Товары из германских государств, Фландрии, даже далекой Англии, янтарь из прибалтийских краев, зерно из украинских степей и трансильванской низменности, направлявшиеся в Венецию или Женеву, приносили этим городам не только денежный доход в виде пошлин за провоз через наши два княжества. Вместе с ними поступал также новый импульс деятельной энергии, заражая местное население духом предприимчивости. Каждый молдо-валашский город управлялся двенадцатью «пыргарями» — то есть Bürger’ами [34] Горожане (нем.) . средневековых и ганзейских городов — во главе с примарем, который в Валахии звался «судьей», а в Молдове «шолтузом». Это было то самое устройство, продиктованное экономической необходимостью и коллективной общностью интересов, которое в средние века распространилось «от Лондона до Новгорода и от Флоренции до Ясс», как сказано в остром и основательном рассуждении этого нашего молодого историка, о котором идет речь… Наконец-то заложены были предпосылки будущего!.. Ничто не смогло бы остановить естественного развития наших придунайских городов, следовавших примеру других городов Европы. А с другой стороны, при таком расцвете городов ничто не помешало бы и естественному развитию самих дунайских княжеств по торгово-промышленному пути, параллельно с развитием земледелия и животноводства. Другая хозяйственная структура — другая политическая система! Начало сулило большие надежды. Некоторые города, даже не из самых крупных, обеспечили себе столь обильные доходы, что, например, Ботошань, расположенный на пути к генуэзской колонии Каффе в Крымском ханстве, из своих прибылей был в состоянии целиком покрывать расходы супруги господаря по содержанию ее усадьбы, носившей до недавнего времени название «Княгинина града». Благодаря этому регулярному обмену между Западом и Востоком, благодаря постоянному контакту с двумя культурами и цивилизациями противоположных концов Земли в городах поддерживался дух предприимчивости, умственной активности и такой живой интерес к явлениям и событиям широкого мира, что одновременно с ростом городов менялось и сознание остального населения — бояр с их феодальными привилегиями, сидевших по своим усадьбам, среднего слоя рэзэшей и крестьян. Об этом, во всяком случае, свидетельствуют документы времен правления Александра Доброго и Мирчи Старого. Это был наиболее плодотворный и продуктивный период в истории дунайских княжеств до Штефана Великого. Наблюдался стремительный рост и быстрое приспособление к тому ритму, который преобразовал Европу, совершался переход от феодализма к социально-экономическому, политическому и торгово-промышленному обновлению, осуществлявшемуся городами и буржуазией эпохи подъема и эмансипации, прежде чем началось загнивание… Перспективы открывались бесконечные. Пробудились к жизни новые силы — свежие, жадные, предприимчивые. Мы торопились идти в ногу со временем — и поспевали. А что потом?..

Захваченный потоком мыслей знаток исторических грамот вскочил со стула, возможно, сам того не заметив, и, шагая по комнате, продолжал с едва сдерживаемым волнением:

— А потом? Потом судьба, исторические и географические обстоятельства распорядились по-своему. Все это стремительное движение было внезапно и грубо пресечено. В падении Константинополя, захваченного Магометом Вторым двадцать девятого мая тысяча четыреста пятьдесят третьего года, и проявился этот злой рок. Я нисколько не преувеличиваю. Подумать только! То, что для историков и для Западной Европы означало конец средневековья и зарю Возрождения, — для двух едва зародившихся румынских княжеств, равно как и для других народов и государств Восточной Европы: Польши, Венгрии, Австрии, не говоря уж о народах и государствах Балкан, явилось ударом, отбросившим их назад, столкнувшим на дно, во тьму средневековья, к порядкам и установлениям феодализма. Да еще усугубленного отягощающим обстоятельством не менее фатального свойства. Самоуправление, которое так или иначе, но способствует свободе развития, было уничтожено… Судьба городов была решена! Они утратили первоначальный смысл своего существования. А вместе с ними решилась и судьба дунайских княжеств. Их будущее им уже не принадлежало. Оно зависело теперь от произвола султанов, воцарившихся в столице Византии, раскинувших во все края свои щупальца и присоски. Некоторые господари, в ком жило патриотическое чувство, вместе с народом еще пытались продержаться, и им это на время удалось. Это была их Столетняя война… Штефан Великий, Влад Цепеш и многие другие сражались с отчаянием обреченных. К несчастью, сопротивление было возможно лишь до тех пор, пока хватало денежных средств, поступавших от когда-то богатых, но все более скудеющих городов. И чем ближе к концу, тем усилия сопротивляющихся были все более нерешительными, беспомощными и безнадежными. Нельзя до бесконечности выигрывать сражения с армией из одних землепашцев, как бы ни были они стойки и отважны, если приходится отрывать их то от косьбы, то от прополки или жатвы и вести в бой вооруженных косами, мотыгами и вилами! Последние судороги сопротивления сослужили пользу скорее Западу, чем нашим маленьким княжествам и ближайшим соседям. Они приостановили нашествие. Дали западным государствам возможность объединиться и укрепиться, продавая и передавая нас захватчикам. А они нас предавали! Нас предали папа и Венеция во времена Штефана Великого, бросив на произвол судьбы. Предавали короли Франции, вступая в политические соглашения с Исламом… А наш народ остался на «месте происшествия», на «дороге зол». Он не только утратил и право, и возможность идти в ногу с веком. Он был отброшен вспять, вернулся к феодализму, к закабалению крестьян-земледельцев, к восстановлению привилегий землевладельцев, к преобладанию сельского уклада жизни, к вырождению городов. Турки требовали с нас податей зерном, скотом, конями, овцами, а отнюдь не ремесленными изделиями. Вы все еще не видите, как шел процесс упадка?