Эндрю Холмс - Клуб для джентльменов

Даже не обматерил парнишку как следует — дыхание перехватило!

Локти и колени саднит, а самое главное — на сердце словно каменная ладошка давит. Давит крепче и крепче. Лежу и думаю: дай мне, Боженька, выжить на этот раз… и чтоб я когда еще курнул или нюхнул — ни-ни! Пошла она в жопу, наркота эта долбаная! Слышишь меня, добрый Боженька?

Я прислушиваюсь к своему сердцу внимательней и обнаруживаю, что давит на него снаружи — в моем нагрудном кармане диктофон, и я лежу прямо на нем. Чертова машинка вмялась в мои ребра.

Я кое-как встаю. Древняя старушка протягивает мне руку и помогает, приговаривая что-то ласковое. Я заверяю ее, что со мной полный порядок, и она уточкой ковыляет дальше, на эскалатор и вверх.

Я сую руку в карман. Диктофон покорежен, крышка отлетела. Зато кассета хоть и заголилась, но на месте и не пострадала. Я, безнадежный оптимист, крышку не швыряю прочь — прячу в карман. Может, как-нибудь на досуге приклею-присобачу, и мой престарелый диктофоша будет как новенький…

Главное — пленка. Холодея душой, нажимаю кнопку «воспроизведение» и слышу собственный разбитной голос: «Что ж, думаю, все мои вопросы исчерпаны. Если вы, Вегас, ничего не хотите добавить, то можем закругляться. Не смею вас больше задерживать». Ага, не все плохо на этом свете. Еще поживем.

Я перекладываю страдальца с оторванной крышкой в другой карман. Напротив того кармана, где он лежал, как раз сейчас — чувствую — образуется занятный прямоугольный синяк…

Секунду я даже испытываю жалость, когда вижу его распростертым возле эскалатора — разъяренное ничтожество, бунтующее конечностями. Но только секунду. Ибо мне предстоит проинспектировать кучу станций. На «Лестер-сквер» за путями огромный плакат с Эмили — и что-то в душе подсказывает мне, что я должен проверить его состояние прямо сейчас…

Я забегаю к себе в студию, чтобы наскоро замести следы моей нынешней жизни. Убираю с глаз долой кое-какие вещи, рисунки и картины — не хочу, чтобы Джил хотя бы случайно увидела мои последние работы. Это мое и только мое, и я не желаю никаких разговоров вокруг этого — до полного завершения работы.

И тут я слышу, как под окнами тормозит машина.

Так и есть, ее «гольф».

Она выходит — прилаживая на одно плечо сумочку, другим плечом прижимая к уху сотовый, в который что-то лопочет.

До того, как она стучится в мою дверь, я успеваю снять и спрятать желтую мэриголдку — я настолько привык к ней, что левая рука, внезапно голая, кажется мне чужой. И самой руке как-то не по себе — как улитке без домика.

Я открываю дверь, и Джил впархивает в мое жилище.

Ее приход меня нисколько не радует — впервые не радует.

Раньше ее появление всегда было праздником для меня.

— Хай, Сай! — говорит она и, комок энергии, обегает всю студию. Ей почему-то нравится здороваться именно так: «Хай, Сай!» Приходя, она всегда говорит с порога: «Хай, Сай!» — Эй, чего-то сегодня не хватает! Тут у тебя стояло что-то большое, да?

— Мольберт.

— Ага, я права. И куда он делся?

— Переставил в другую комнату.

— Сразу стало просторней. Но как же у тебя жарко, прямо сауна какая-то!

Я замечаю, что щеки у нее пылают и прядь волос прилипла к влажному лбу. Джил стоит возле нескольких газетных вырезок, прикнопленных к деревянному полу, и машинально их разглядывает, театрально обмахиваясь ладошками как веером.

— Да ну? Так уж и сауна? — говорю я.

— Ага! Может, откроем окно? Чтобы не задохнуться.

— Ладно, откроем окно. — Я начинаю воевать с оконной задвижкой.

— Неужели ты сам не замечаешь? Тут можно заживо свариться!

— Каждый третий на нашей планете живет в глине.

— Извини, ты о чем?

— В домах, где стены из глины, куда прохладней.

Я наконец открываю окно, и Джил подбегает к нему, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мне бы угостить ее чашкой чая или предложить стакан холодной воды, но это значит, она задержится, а у меня сейчас настроение прогнать ее в шею.

Согласен — порой я бываю нестерпимо груб.

Если вы счастливы и понимаете это, самое подходящее — хлопать в ладоши и танцевать. Но что делать, если вы понимаете, что вас гложет печаль?

Очевидно, навешивать скучное лицо и пускать слезу.

А если вам хочется быть грубым и вы понимаете, что вам хочется быть грубым?

Тут самое время не предложить чашку чая, когда не предложить чашку чая — чистейшее хамство.

И поэтому я с чувством глубокого удовлетворения не предлагаю ей чашку чая.

— Каждый третий в глиняных стенах? Ладно, верю. Хотя любой другой сказал бы, что ты заливаешь. Слушай, ты где был-то? — Она кивает на рюкзак за моей спиной. За суетой я забыл его снять. — Где-нибудь отрывался?

— У меня теперь что-то вроде работы. — Поскольку я самым хамским образом не предлагаю ей чашку чая, мне стыдно смотреть Джил в глаза, и я смотрю куда попало.

— Пра-а-авда? Роскошно! — щебечет она, но мое непредложение чашки чая давит на нас обоих.

Джил делает секундную паузу — по ее меркам, молчит целую вечность, — и спрашивает:

— И что значит это «что-то вроде работы»?

Теоретически можно Джил все рассказать, но слова не идут, застревают в горле.

— Это, собственно, и не работа, — говорю я, — а что-то вроде… исследования.

— Как-то связано с твоим рисованием?

— Как-то. Я ищу новое направление для творчества.

— У-у! Звучит клёво. И когда увидим результаты твоего труда?

— Не сейчас.

— А, не ломайся. Порази женщину!

— Я экспериментирую с цветом…

— Чудненько. Но почему не хочешь показать? Давай, Сай, не скромничай!

— Извини, Джил. Я пока не готов. Ты только не обижайся, ладно?

— Ага, не обижайся! Я тащусь к тебе через весь город — поглядеть, что у тебя новенького, а ты секретничаешь. И мне — не обижаться?

— Извини.

— Ладно, я привыкла, что ты такой бяка. Кстати, насчет работы… Ты помнишь Гарри?

— Гарри? Ах да, помню.

— Так вот он нашел работу. Не «что-то вроде работы», а работу. Делает матрацы. Какие-то особенные. Которые дорого продаются.

— Молодец.

— Могу замолвить за тебя словечко. Вдруг куда-нибудь тебя пристроит. На работу, которая работа, а не вроде как.

— Спасибо, мне и так хорошо. Я тружусь на ниве искусства.

— Похоже, денежка на этой ниве для тебя не растет, поэтому пара фунтов на стороне не помешает…

Тут ее сотовый начинает пиликать, она выуживает его из сумки и смотрит на экранчик — наверное, ее ухогрей не успевает остывать между разговорами.

— Ах ты, черт! Важный деловой звонок. Давай я унырну поговорить на кухню — заодно заварю нам обоим по чашке чая. А ты еще подумай — может, покажешь все-таки плоды своего нового направления в творчестве.

Я киваю, и она упархивает в кухню — закрыв за собой дверь. Я прикладываю ухо к двери, но ничего не слышу — только бу-бу-бу и хи-хи-хи. Через сколько-то минут она появляется из кухни, вручает мне чашку чая и со своей занимает позицию у открытого окна.