Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

— Спасибо… дор…рогие гости… — бормотал он, — спасибо. Ты, старуха, постели гостям постели… а я — спать…

— Гуте нахт, гуте нахт, — не глядя на старика, говорил Ганс Теслер, обнимая сидевшую рядом с ним дочь лесничего.

На пороге лесник споткнулся и ухватился двумя руками за дверной косяк. Дальше самостоятельно он идти не мог.

Похлебаев быстро встал из-за стола, подошел к нему, взял под руку и помог старику добраться до постели, стоявшей в другой комнате. «Хозяин леса» с кряхтеньем, скрипя кроватью, улегся спать. Похлебаев вернулся к столу и сказал Гансу:

— Ну, дружище, постель вам готова, а я пойду спать на сеновал.

— Гут, гут… — ответил немец, глядя на него посоловевшими глазами.

Похлебаев вышел из дома, посмотрел на звездное небо, прислушался.

Около будки звякнула цепью Альма. Похлебаев подошел к ней, погладил и дал жирную кость, которую Альма, обнюхав, осторожно взяла в свою клыкастую пасть. Потом легла, зажала кость передними лапами и начала грызть.

Николай постоял еще несколько минут, еще раз посмотрел на небо, прислушался к тишине леса и медленно пошел к калитке.

В лесу стояла такая тишина, что слышно было, как звенит летящий над головой комар, как где-то на верхушках деревьев переговариваются на своем языке не то ночные зверьки, не то птицы. Одинокие звезды светились над лесом, струя свой бледный свет сквозь густые ветви. В таком бору очень трудно идти бесшумно — то ветка хрустнет под ногой, то невзначай зацепишься за кочку, то приходится руками раздвигать ветки кустарника и продираться сквозь него.

Человеку, не знающему здешних мест, можно ориентироваться только по компасу, иначе зайдешь в такие дебри, что без помощи знающих людей никогда из них не выберешься.

Похлебаев медленно, но уверенно двигался вперед, думая о предстоящей встрече. Какою она будет? Он ведь не знает ни Федорова, ни Хатагова. Только слышал о них, что это люди необыкновенной силы воли, смелые, ловкие, умные и неуловимые.

А тем временем на северном берегу небольшого лесного озера расположились командир бригады Димы Федоров, комиссар той же бригады и командир группы подрывников и диверсантов Хатагов, Иван Плешков, Сергей — адъютант Федорова и Мария Борисовна Осипова. Лошадей пустили пастись на небольшую полянку, которая вплотную подходила к песчаному берегу на южной стороне озера. Иван Плешков стреножил их и, осмотрев местность, решил, что для партизанской сходки место выбрано хорошо. Слева оно защищено озером и вытекающим из него заболоченным ручьем, сзади сплошная стена старого леса, через который легко не продерешься, справа — тоже заболоченная, хотя и проходимая, кочковатая полоска земли, поросшая молодым кустарником.

Проведя такую рекогносцировку местности, Плешков подошел к Хатагову и Федорову, которые, стоя у ствола причудливо ветвистого старого дуба, беседовали с Марией Осиповой.

— Дядя Ваня, — обратился он к Хатагову, — вроде все в порядке, но надо бы принять меры предосторожности.

— А ты думаешь, что мы ушами хлопали и постов не выставили… — ответил ему Федоров.

— Виноват, товарищ командир, — ответил бойко, но несколько смущенно Плешков, — я посоветоваться хотел…

— Ладно, — сказал ему Федоров, — погуляй, мы тебя позовем.

Хатагов подождал, пока отдалился Плешков, и заметил:

— Видишь ли, если Плешков подошел, значит, он что-то важное приметил. Я его знаю — никогда попусту к командиру не подойдет.

— Я же ничего не сказал обидного, — оправдывался Федоров, — но пусть не думает, что он один умный и больше всех знает. Я же расставил посты.

— Я совсем не об этом, — ответил командиру Хатагов.

— Ну, ладно, сейчас узнаем, чего он хочет. — И Федоров окликнул Плешкова.

Федоров, возглавлявший бригаду Димы, был храбрейшим партизаном. О его смелости и дерзких налетах ходили легенды. Но решительный и смелый разведчик, он был не всегда чутким и тактичным человеком. Вежливость он считал излишней церемонией в суровых условиях борьбы с немцами и был абсолютно уверен, что такт между своими людьми мешает делу. «Какой такт в приказе? — любил говорить он. — Выполняй — и все!»

Его вспыльчивость и горячность иногда обижала людей, которые не знали, что он по сути своей был замечательным человеком и товарищем.

Хатагов хорошо знал эти свойства характера своего командира и поэтому принял твердое решение — ехать вместе с ним на ответственную встречу с Николаем Похлебаевым. Мало ли что… Федоров сначала не хотел оставлять бригаду без командира и комиссара, но потом убедился, что ехать им лучше вместе.

Иван Плешков подошел и не стал ждать вопроса, а спросил сам:

— Может быть, лошадей с полянки в лес загнать и поближе к нам? Уж больно на виду они там.

— Это все, что ты хотел сказать? — спросил Федоров.

— Не все, товарищ командир. Нам с Сергеем выдвинуться бы поближе к дороге.

— К дороге выдвигайтесь, а кони пусть пасутся, — сказал ему Федоров. — Так, что ли, комиссар?

Хатагов кивнул.

— Ночью здесь мы хозяева. Немцы сюда и носа не покажут, — сказал Федоров, обращаясь к Плешкову.

— Мы хозяева, — это верно, — проговорил Хатагов. — Но у меня из ушей не выходит странный крик совы… когда поле переезжали…

— Точно, — подхватил Плешков, — и крик-то был ненатуральный…

— Ладно, действуй, Иван, — сказал Федоров, — у нас ведь и посты есть.

Плешков взял с собою Сергея, они прошли мимо лошадей и направились к дороге.

Каждый машинально проверил, при нем ли оружие.

Федоров, Хатагов и Мария Осипова закончили беседу, и каждый ушел в свои мысли.

Партизанских руководителей в этот бор привело секретное донесение глубокой разведки о намечавшемся приезде Адольфа Гитлера в Минск. Требовалась организация определенных сил, чтобы «достойно, по-партизански», встретить фюрера немецких фашистов. А заодно — прикончить и его ставленника — фон Кубе.

Хатагов и Федоров никогда не встречались с Николаем Похлебаевым. «Каков он?» — думал Хатагов. Он знал, что Похлебаев был политработником Красной Армии, был ранен, попал в окружение, потом в фашистский лагерь, из которого его, полуживого, выкупили подпольщики. А когда он окреп, начал работать, проявил отличные технические знания, «понадобился» оккупантам, и они его взяли на работу. У них он «продвинулся», познакомился с офицерами, знание немецкого языка позволило ему подняться еще выше и занять пост директора кинотеатра. Подпольный центр Минска руководил его продвижением и корректировал всю его деятельность. Знал Хатагов и о том, что Похлебаева не выдала под пытками гестаповцев Софья Лещинская, которая снабжала партизан взрывчаткой, немецким оружием, батареями для рации, медикаментами. От нее штаб ежедневно получал секретные сведения о движении поездов на участке Орша — Гомель. «Какая славная, преданная родине девушка! — думал Хатагов. — Никого не выдала, никого не назвала. Ее стойкость не сломили гестаповцы. Они пытали ее, повредили позвоночник, перебили ребра и бросили в лагерь смерти. А Леночка Курейко, — изящная, красивая, мечтавшая быть учительницей, — вспоминал Хатагов, — какая сила воли в ней оказалась, какая гордость и мужество. Это же Лену Курейко рассвирепевший комендант Айзер приказал раздеть догола и затравить овчарками. Но она не проронила ни одного слова. Она молчала — ни крика, ни стона. Она только закрыла лицо руками, когда овчарки начали рвать ее тело. Снять бы шапки всем народом и почтить память этих героев».