Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

Федоров, Сергей и Хатагов заняли огневые позиции.

Эсэсовцы расположились полукольцом, один конец которого упирался в поляну на берегу озера, а второй они начали выдвигать к заболоченной полоске справа от партизан. Если эсэсовцы преодолеют полоску, то смогут отрезать путь к чаще леса.

Федоров взял под обстрел берег озера и заболоченный ручей, Хатагов — полоску. Сергей направил дуло своего автомата на кусты, которые находились между двумя флангами эсэсовцев.

Огня не открывали.

Хатагов, стоя за стволом дерева, не увидел, а скорее почувствовал, как поодаль от него, справа, появились две фигуры. В первой он узнал Похлебаева, который готовился занимать позицию за поваленным бурей деревом, а во второй — Марию. Она взяла гранаты и притаилась там же.

— Николай и Мария! — окликнул их комиссар. И услыхал в ответ голос Похлебаева:

— Мы не можем бросить вас в беде…

— В чащу и на Дубовляны! Это приказ. Выполняйте! И не медлить!

Федоров дал две короткие очереди, два эсэсовца, первыми переходившие ручей, уткнулись носом в осоку. Над головой Федорова просвистели пули. Из редкого кустарника заболоченной полоски, которую держал на прицеле Хатагов, мелькнула одинокая фигура и скрылась за кустом. Спустя несколько секунд вслед за нею показались еще четыре человека и залегли. Хатагов направил дуло автомата на них и стал выжидать, когда они поднимутся. Но четверка эсэсовцев и не собиралась подниматься — дальше поползли. Подпускать их ближе было рискованно, и Хатагов хотел уже нажать на спусковой крючок, как вдруг увидел, что укрывшийся за кустом человек привстал на колени и, изо всей силы метнув гранату в четверку эсэсовцев, припал к траве. Хатагов бросился на землю.

Когда он поднялся, то увидел, что граната легла точно в цель — все четверо эсэсовцев были убиты.

А через несколько минут он уже видел ползущего прямо на него Плешкова.

— Откуда ты взялся? — спросил Хатагов.

— Не говори со мной, Дядя Ваня, — уши взрывом заложило! Не слышу ни черта, — проговорил каким-то грудным голосом Плешков и добавил: — В чащу бы сейчас рвануть, в чащу…

Хатагов кивнул ему, указывая на лежавший рядом ствол: дескать, занимай оборону.

После нескольких попыток окружить партизан эсэсовцы изменили тактику. Они открыли шквальный огонь. Пули засвистели над головами. Заработал пулемет.

— Ложись! — крикнул Федоров Хатагову, который стоял за стволом дерева. Но тот уже видел, как эсэсовцы поднялись во весь рост и, строча из автоматов, пошли в атаку. Хатагов открыл огонь по фашистам, за ним ударили автоматы Сергея и Федорова.

Но черные фигуры эсэсовцев приближались. Надо было во что бы то ни стало остановить их, заставить лечь. «Сколько их?» — подумал Федоров.

Тем временем группа эсэсовцев перешла ручей и перебежками начала заходить в тыл партизанам. Положение становилось критическим. Тогда Федоров поднялся и метнул связку гранат. Раздался оглушительный взрыв, и на мгновенье стрельба прекратилась.

— Перебежкой в чащу! — скомандовал Федоров.

Так маленькая группа отважных народных мстителей, прикрывая огнем друг друга, начала с боем отходить в чащу. И когда они углубились настолько, что стали недосягаемы для фашистских пуль, Хатагов спросил:

— Раненые есть?

— Да вроде все целы, — ответил Федоров.

— А ты как, не ранен? — спросил Хатагов Ивана Плешкова, наклонившись к самому его уху.

— Нет, Дядя Ваня, — ответил тот. — Между прочим, я уже не глухой, отпустило.

Все шли быстро, по прямой, чтобы до рассвета успеть в Дубовляны. Им вдогонку, наугад, долго еще строчил пулемет, пока эсэсовцы не поняли, что и на этот раз партизаны от них ускользнули. Теперь фашистам оставалось одно — подобрать убитых и оказать помощь своим раненым.

Похлебаев и Мария Осипова не могли далеко отойти и с нетерпением поджидали своих. Альма, сидевшая в ногах Похлебаева, первая дала знать о приближении незнакомых ей людей.

Узнав, что раненых в группе нет, Похлебаев и Мария Борисовна очень обрадовались.

— Я больше всех радуюсь, — сказал Похлебаев, — я и так чувствовал себя виноватым…

— Это напрасно, — ответил ему Хатагов. — Вы с Марией Осиповой сейчас важнее всех нас.

Пожелав друзьям удачи, Похлебаев обходными путями пошел в лесничество. Альма никак не могла его понять и норовила свернуть в сторону, выпрямляя путь.

К усадьбе он подошел перед рассветом. Подошел с тыловой стороны и, отодвинув доску в заборе, впустил во двор Альму. Собака вошла, повернулась и стала ждать хозяина. «Иди, Альма», — шептал Похлебаев. Альма постояла, пытаясь понять, чего от нее хотят, и спокойно пошла к своей будке. Николай быстро пролез в щель, прикрыл ее за собой, подошел к будке, взял Альму на цепь и направился к сеновалу. Там он снял с себя комбинезон, разулся, лег и с наслаждением вдохнул густо настоянный на душистом сене воздух. «Ну и передряга», — подумал он, засыпая.

Разбудил его бешеный лай овчарки. Привстав, он прислушался. Понял — эсэсовцы пришли с обыском. Теперь по всей округе пройдут обыски и облавы. Поразмыслив немного, Похлебаев решил не отзываться на шум и снова лег на сено.

До его ушей донесся стук в дверь. Он слышал, как знакомо звякнул железный засов и скрипнула, открываясь, дверь.

— Вер ист хир? — послышался вопрос, заданный, видимо, эсэсовским офицером, пришедшим с солдатами обыскивать дом.

Густой бас лесничего, не знавшего ни слова по-немецки, приглашал эсэсовцев в дом:

— Заходите, гости, заходите, дорогие наши.

По деревянному полу в сенях простучали кованые сапоги. Со двора доносились голоса солдат, ожидавших приказа.

В доме события развивались не то чтобы спокойно, но весьма пристойно. Ганс Теслер, разбуженный стуком, вышел из своей комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и спросил эсэсовского офицера, что его привело сюда.

— Мы выполняем приказ, — ответил ему эсэсовец.

— Вам приказали обыскать именно этот дом? — спросил Ганс.

— Нет, но нам приказали обыскивать все!

— В этом доме нахожусь я, Ганс Теслер — офицер немецкой разведки и доверенный рейхскомиссара фон Кубе.

— Мне хотелось бы, — продолжал Ганс Теслер, — подробнее узнать причину вашего прихода. Пройдемте сюда, — и он указал рукой на столовую, где вчера проходила веселая пирушка.

Здесь уже было прибрано. На столе, застланном свежей скатертью, стоял букет из веток с золотыми и ярко-красными листьями. Ганс предложил эсэсовцу стул.

— Один момент, — ответил эсэсовец, вышел на крыльцо и обратился к стоявшим во дворе солдатам: — В доме немецкий патруль — обыск отменяется. Продолжайте прочесывать лес до намеченного пункта. Там ждите меня.

Когда солдаты нестройной толпой двинулись к калитке, он крикнул: