Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

— Да подождите же, кто подложил? — вскрикнула радостно Осипова.

— Слыхать, вроде женщина… и сама погибла, бедняжка, — проговорил всадник, отпуская удила и давая волю своему коню.

Всего лишь секунду стояли растерянно женщины. Потом Осипова обняла Елену:

— Галя, ты помоложе. Беги вон в ту крайнюю хату, скажи комиссару! Скорей!

Мазаник вихрем понеслась к Хатагову. Мария видела, как он выбежал из дверей, вскочил на стоявшую у хаты лошадь и помчался вслед за всадниками. Выехав за село, дал автоматную очередь, чтобы остановить их.

Вернулся Хатагов радостный и возбужденный.

— Правда, дорогие мои героини, правда! Это были мои друзья из соседнего отряда, — говорил он, спешиваясь.

С этими словами Хатагов поднял дуло автомата в небо и дал несколько очередей.

— Это вам салютует народ! — крикнул он.

День в партизанском крае начинался с самых хороших боевых новостей: «Кубе кокнули!», «Фон Кубе взорван!», «Подлюге по заслуге!», «Вильгельму фон Кубе — крышка!», «Кубе душу черту отдал!» Эта весть быстрее ветра облетела партизанские отряды. В хаты, блиндажи и землянки по невидимым каналам просачивались более или менее точные подробности свершения казни над палачом белорусского народа. Вечером об убийстве партизанами рейхскомиссара, гитлеровского наместника в Белоруссии фон Кубе сообщило радио Москвы.

Теперь уже не было никаких сомнений — Кубе убит. Вскоре Хатагов получил еще один достоверный документ — «Белорусскую газету», выпускавшуюся оккупантами в Минске на белорусском языке. Просмотрев беглым взглядом заголовки сообщений и некрологов, он поспешил к землянке, в которую теперь перевели «на жительство» весь женский лагерь — Осипову, сестер Мазаник, бабушку и детей. «Надо же порадовать наших героинь, — думал Хатагов, — пусть своими глазами увидят траурную рамку и прочтут, как немцы оплакивают своего незабвенного Кубе».

Женщин он застал за самым приятным для них занятием — они купали веселых и смеющихся своих малышей.

— Принимайте почтальона с газетой! — крикнул громким голосом комиссар и вошел в землянку. — Вот, читайте!

И он потряс перед собой газетой.

Женщины почтительно приветствовали Хатагова. Предложили ему сесть. Мария Осипова быстро вытерла полотенцем руки, взяла газетку и вскрикнула от радости.

— Елена! Скорее посмотри, какую панихиду по нашему Кубе разводят фашисты! — с этими словами она поднесла к Елене Мазаник газету.

Та посмотрела и окликнула Валентину. Сестра подошла, лицо ее озарилось улыбкой.

— Ой, Мария, подожди, сейчас вытрем ребят, уложим их в постель и почитаем.

Елена взяла газету, бросила быстрый взгляд на черную бороду комиссара, на его внимательные крупные серо-голубые глаза, посмотрела, как старушка укладывает детей в постель, села поудобнее.

— Читай, не томи душу! — не вытерпела Валя и слегка толкнула ее под локоть.

— Все читать? — спросила Елена. — От корки до корки?

— Ну конечно, — сказала Валя.

Елена начала с заголовка:

— «Белорусская газета», № 73, сыбота 25-га верасня 1943 года».

— Ты что, Галя, терзать нас подрядилась? — сказала Валя. — Читай, что про Кубе пишут…

— Сами сказали от корки, — вздохнула Мазаник и начала медленно, с ударениями и расстановкой читать набранные крупным шрифтом через всю первую полосу слова:

— «ГЭНЭРАЛЬНЫ KOMICAP ГАУЛЯЙТАР ВІЛЬГЭЛЬМ КУБЭ ЗАГННУЎ АД ПОДЛАЕ ЗАБОЙСКАЕ РУКИ»

Чуть передохнув, бросив светившийся радостью взгляд на Осипову и Хатагова, четко выговаривая каждое слово, Мазаник продолжала:

— «АФІЦИЙНЯ ПАВЕДАМЛЯЕЦЦА: 22-ГА ВЕРАСНЯ 1943 Г., СЯНЬНЯ УНАЧЫ… ЗАГІНУЎ ГЭНЭРАЛЬНЫ КАМІСАР БЕЛАРУСЬ ГАУЛЯЙТАР КУБЭ… ГЭНЭРАЛЬНЫ КАМІСАР У МИНСКУ, КІРАУНІК ГАЛОЎНАГА АДДЗЕЛУ I БАУЭР. ОБЭРДЫНСТЛЯЙТАР. КІРАУНІК ССІ ПАЛІЦЫІ НА БЕЛАРУСІ ФОН ГОТБЭРГ, ГРУППЕНФЮРЕР, ГЭНЭРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ПАЛІЦЫІ».

И дальше таким же крупным шрифтом на первой полосе некрологи о фон Кубе от так называемого «комитета доверия», то есть от помощников палача В. Ивановского и Ю. Сабалевского, от штаба и шефа СБМ, от нациста Вурстера и других.

Словом, весь номер этой газеты был посвящен покойному гаулейтеру, казнь которого потрясла не только всех оккупантов, но и самого фюрера в его фашистском логове, именовавшемся Ставкой.

— «…ВТОРОЙ ПОСЛЕ ГЕББЕЛЬСА ОРАТОР И ПРОПАГАНДИСТ НОВОГО ПОРЯДКА… — ЧИТАЛА ДАЛЬШЕ МАЗАНИК, — АНТИСЕМИТ С ГИМНАЗИЧЕСКИХ ЛЕТ, ПРАВАЯ РУКА ГИТЛЕРА…»

Когда Галя кончила читать, Хатагов сказал:

— В судьбе Кубе они предчувствуют судьбу всех гаулейтеров. Такая же участь ждет и самого Гитлера.

— Я готова и под Гитлера мину подложить, — сказала Елена Мазаник.

— Нет, — ответил Хатагов. — Сейчас за тобой и за Марией фашисты начали охотиться, как матерые хищники.

— Дядя Ваня, — проговорила Елена. — Между прочим, полагалось бы и нам справить свои, партизанские, поминки по Кубе.

— Галя, — весело произнес Хатагов. — Ты самый золотой человек на свете. Будут поминки! Я даже готов на них лезгинку сплясать!

Когда Хатагов вышел из землянки, он хотел кликнуть Ивана Плешкова и Грищенко. Но их не оказалось на месте.

— Где Плешков? — спросил он дежурного охранника.

— В красном уголке, товарищ комиссар, он политчас проводит.

Хатагов подошел к блиндажу, где обычно проводились политзанятия, собрания, боевые летучки. Бойцы посторонились у входа, давая ему дорогу, но он сказал, что послушает здесь.

Иван Плешков, развесив им самим нарисованную карту боевых действий, рассказывал о разгроме немцев на Орловско-Курской дуге, о наступлении Красной Армии по всему фронту.

Когда он закончил беседу и спросил, все ли он ясно рассказал, партизаны поблагодарили его за толковую лекцию, а Макар сказал:

— Ты, Иван, все понятно разъяснил, из тебя оратор первый сорт, но про фон Кубе нам толком скажи, — кто его угрохал?

— Я, хлопцы, про него не больше вашего знаю, — с лукавинкой отвечал Плешков, — кокнули его — и концы, чего ж тут резину тянуть.

— Тебе больше нашего положено знать, — не унимался Макар, — на то тебя и агитатором сделали, и к комиссару ты ближе стоишь.

Хатагов понял, что надо выручать Плешкова, и попросил слова.

— Вот, товарищи, — сказал он, — у меня в руках фашистская газета. Я только что ее получил. Что же пишут в ней фашисты? Вот послушайте.

В наступившей тишине звучал голос комиссара.

— Из этого ясно, товарищи, — продолжал Хатагов, — какой птице голову свернули.

— Ясно, — послышались голоса, — но интересно — кто?

— Скажу вам по правде, — отвечал спокойно Хатагов, — этого палача казнили мы с вами. Понимаете — мы!

— Вот это точно, — отозвался Иван Плешков, обращаясь к Макару, — и ты, Макар, и я, и Трошков, словом, все мы.